История костюма и гендерные сюжеты моды

Попрание человеческого достоинства в тюрьме было связано с попыткой лишения человеческого облика, что касалось и одежды. У подследственных отбирали часы, пояса, шнурки, резинки от трусов и чулок, срезали пуговицы. Иногда медсестры, по совместительству обыскивавшие заключенных, из жалости давали им кусочки бинта, чтобы подвязать чулки, жалостливо приговаривая примерно так: «Какие у нас раньше были женщины и какие теперь! То были девки-воровки да уличные. А теперь все такие дамы пошли культурные, что даже жалко смотреть. Нате вот вам бинтик, чулки подвязать, а то как без резинок-то? Не показывайте только никому, смотрите!» Понятно, что в таком виде человек становился беспомощным. С таким было легче справиться, сломить волю, заставить оговорить себя, подписать бумаги. Первое время в камере, когда была еще надежда на то, что это ошибка, что разберутся, что вскоре они снова окажутся дома, женщины-заключенные всеми мыслями были в прошлой жизни. Вели разговоры о работе, как «женотделка Аня маленькая», из книги Е. Гинзбург.

Кроме работы частыми темами разговоров были воспоминания о прошлогоднем отдыхе и, как уже говорилось, о платьях, которые носили или не успели еще надеть. Это поддерживало, помогало не раскисать. Таким образом, домашний костюм в первые дни в тюрьме выполнял психологическую компенсаторную функцию, способствовал эмоциональной разрядке.

Литературное свидетельство

— Я никогда не была беспартийной, — говорила она, все время поправляя падавшую на лоб прядь своих подстриженных по-женотдельски прямых русых волос, — октябренком была, потом пионеркой, комсомолкой, потом коммунисткой.

И правда: вне партии, вне своеобразного стиля жизни, выработанного в партийной среде 20–30-х годов, невозможно было представить себе Аню Маленькую. Аня то и дело забывала, где она находится. То с увлечением начинала рассказывать, как ей удалось перестроить работу среди женщин на ткацкой фабрике, и планировала, что там надо еще предпринять, кого из работниц выдвинуть; то жалела, что не перешла на работу в пригородный райком, куда секретарь ее звал и где перспективы куда шире. А секретарь этот сидел в той же тюрьме, как раз под нами, на втором этаже.

Евгения Гинзбург.

«Крутой маршрут: хроника времен культа личности»

И именно гражданский «домашний» костюм подчеркивает ужас происходящего, помогает осознать истинное положение вещей, когда начинаются избиения женщин на допросе.

Белая кофточка, обагренная кровью, — символ насилия и несправедливости, зверства режима. Нет, никак нельзя в тюрьме в домашнем. Нужна другая одежда. Очень скоро ее всем выдадут.

И вот, наконец, приговор. Как найти в себе силы выслушать его? Как ни странно на первый взгляд это будет звучать, но и здесь на помощь приходит костюм. Достоинство внутреннее еще очень сильно связано с внешним видом: надо обязательно выглядеть подтянутой. Потом зэковская одежда лишит их этой возможности — «внешнее» уничтожат, отделят от «внутреннего»… А сейчас трагически напряженная обстановка перед прочтением приговора вызывает желание подтянуться внешне. Подсознание подсказывает героине достать из своего узла «кобеднешнее» синее платье.

Сцена из спектакля «Крутой маршрут».

Театр «Современник»