История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней

Падение врангелевского режима, хоть и ожидаемое, все равно застало население города врасплох. После отплытия судов с Русской армией жителей Севастополя охватила растерянность. Многие не без оснований опасались будущего. Тем не менее в городе поддерживалось подобие нормальной жизни. Поскольку Севастополь был сдан без боя, в нем не было перебоев с водой и электричеством. Однако магазины и рестораны закрылись. Улицы и площади в центре города были запружены брошенными повозками, домашней утварью и разнообразным войсковым имуществом проигравшей армии. Белогвардейцы бросили все тяжелое вооружение, в том числе артиллерию. На рейде и в многочисленных бухтах остались только ржавеющие корпуса полузатопленных кораблей и непригодные к выходу в море суда.

Фрунзе сообщил Ленину о занятии Керчи 16 ноября, но о своей главной победе он объявил 15-го числа. «Сегодня наши части вступили в Севастополь, — писал он. — Мощными ударами красных полков раздавлена окончательно южнорусская контрреволюция». Затем он оптимистично прибавил: «Измученной стране открывается возможность приступить к залечиванию ран, нанесенных империалистической и гражданской войной»[1162]. На самом деле мучения еще не начинались. Казни оставшихся в городе белых и всех, кто подозревался в их поддержке и симпатиях к ним, достигли невиданных масштабов. Волна «ликвидаций» захлестнула город. Соколов описывал убийства как «месть победителей» в Гражданской войне в России, которая проявилась в беспрецедентном «разгуле красного террора» в Крыму[1163].

Убийства пришли в явное противоречие с намерениями Фрунзе, высказанными пятью днями раньше. В приказе по фронту от 11 ноября 1920 г. он приказывал «всем бойцам Красной Армии щадить сдающихся и пленных». Более того, командующий заявлял, что «красноармеец… рыцарь по отношению к побежденным». В свете последующих действий большевиков и устроенной ими кровавой резни еще циничнее звучат слова Фрунзе, что «Красная армия не стремится к мести. Мы проливали кровь лишь потому, что нас к этому вынуждали наши враги». Однако в приказе имелась одна очень серьезная оговорка: Революционный военный совет Южного фронта гарантировал жизнь только тем, кто сложит оружие. «В случае же отказа вся вина за пролитую кровь возлагается на офицеров белой армии»[1164]. Похоже, радиограмма Фрунзе Врангелю от 11 ноября, в которой он излагал условия капитуляции белых, была лишь циничной уловкой.

Независимо от того, в какие формы вылилась месть большевиков, высшее командование Красной армии задумывалось о том, как поступить с оставшимися в Крыму белогвардейцами. Позже, когда красные взяли под контроль весь полуостров, обещание прощения было забыто, и о милосердии к побежденным речи уже не шло.

Победа Красной армии в Крыму имела решающие стратегические и политические последствия, но не была блестящим военным успехом, как утверждал Фрунзе, а вслед за ним и советские пропагандисты. Несмотря на подавляющее преимущество в численности (приблизительно 4,5 к 1), Фрунзе провалил важные этапы операции[1165]. Несмотря на успешный десант на Литовском полуострове, штурм Перекопа и Ишуньских позиций сопровождался большими потерями (в одной только 51-й стрелковой дивизии Блюхера потери составили три тысячи человек), был плохо скоординирован и не обеспечен должной поддержкой. Победу Красной армии над противником принесла грубая сила, а не тактическое мастерство.

Русская армия Врангеля до самого конца оставалась организованной и управляемой структурой. Способность выполнить своевременно отступление к пяти назначенным портам погрузки служит доказательством ее сплоченности и управляемости. Здесь следует отдать должное Врангелю и его подчиненным, которые поддерживали дисциплину в войсках во время самой трудной военной операции — отступления. Кавалерийские армии Фрунзе не смогли должным образом развернуться на оперативных просторах Крыма, чтобы отрезать основные силы пехоты противника. Иногда Врангель и его подчиненные просто не могли поверить в удачу, которая позволяла им практически без помех в течение трех дней избегать контакта с врагом и проводить эвакуацию. Для Русской армии это была неизбежная, но вполне достойная кода Гражданской войны.

В отличие от эвакуации британских и французских войск из Дюнкерка в 1940 г., за которой четыре года спустя последовала успешная высадка в Нормандии, уход Белой армии из Крыма в 1920 г. стал окончательным. Если бы Врангель сумел выиграть больше времени и мобилизовать больше судов, возможно, уехало бы большее количество противников большевистской власти. Кроме того, британское правительство могло бы приказать флоту помочь белым, как это было при эвакуации из Новороссийска. Такая операция по гуманитарным мотивам могла бы спасти еще несколько тысяч солдат Белой армии и их родственников. Это было бы благороднее, чем придерживаться политики «строгого нейтралитета». Но в любом случае конечный результат в Крыму остался бы тем же — победа красных, месть и террор.