История либерализма в России, 1762–1914

Однако и без этого вмешательства большинство участников съезда совершенно не собиралось мириться с государственной властью и сотрудничать с ней при проведении в жизнь государственных реформ. Это совершенно определенно подтверждается как отчетами, опубликованными в «Освобождении» непосредственно после съезда, так и воспоминаниями Петрункевича, написанными много позже, когда он жил в Праге в качестве эмигранта. Непримиримость позиций большинства на съезде выразилась даже не в решении одобрить проект конституции, незадолго до того подготовленный конституционалистами преимущественно из земских кругов, и противопоставить его правительственному проекту³, не в намерении, высказанном многими, бойкотировать народное представительство с законосовещательными функциями (т. е. Булыгинскую Думу). Непримиримость выразилась прежде всего в решении обратиться с воззванием к народу, а также в резолюции, которая должна была призвать главным образом земские учреждения, но и население вообще, к пассивному сопротивлению. Самим участникам съезда все было вполне ясно. В «Письме участника», опубликованном «Освобождением», мы читаем: «Характерной чертой всего съезда было признание невозможности получить приемлемую реформу сверху без нравственного давления широких масс населения. Обращение к ним, надежда на них, вместо прежних надежд на верхи и на свои собственные силы, и является главным мотивом этого съезда, и представляет знаменательный поворот в истории развития русской оппозиции»⁴. По мнению автора письма, оппозиционные настроения не только были гораздо резче, чем на предыдущих съездах, но достигали такого накала, что их можно было просто считать революционными. Однако настроения эти не были всеобщими.

Существовало меньшинство, которому революционные настроения были совершенно чужды, которое не хотело отказываться от прежней тактики и усиленно критиковало решение обратиться с воззванием к населению. Даже среди тех, кто в принципе объявлял, что они согласны на такое воззвание, многие находили невозможным предлагаемый Петрункевичем проект из-за резкости тона и радикального содержания. Поэтому после бурных прений, продолжавшихся до двух часов ночи, поручено было двум юристам, Муромцеву и Набокову, подготовить новый проект воззвания. Они закончили работу в половине пятого утра: но не одни они бодрствовали. Петрункевич и Сергей Трубецкой всю ночь напролет проспорили по поводу решения обратиться с воззванием к населению. Трубецкой прибегнул ко всему своему престижу и ко всей своей силе логики для того, чтобы убедить Петрункевича в последнюю минуту во вредности такого мероприятия и уговорить его на следующем заседании взять обратно свое предложение. Трубецкому это не удалось. Лишь спустя много лет, наученный горьким опытом, Петрункевич в воспоминаниях признал, что противник его был прав. В его воспоминаниях мы читаем: «Должен сознаться, что я был сторонником этой меры (т. е. воззвания) и до глубокой ночи спорил с С. Л. Трубецким, доказывавшим мне всю рискованность этого выступления ввиду возможных последствий, не желательных уже потому, что их нельзя предвидеть с полной уверенностью. В конце концов он оказался прав и московское декабрьское восстание доказало это»⁵. Тогда, однако, Петрункевич не уступил. То, что в ту ночь разделило друзей друг от друга, и была граница, делившая либерализм от радикализма. Радикализм в лице Петрункевича победил и не только на земском заседании в июле 1905 года. Первый русский парламент, первая Государственная Дума, собравшаяся в 1906 году, тоже представляла не либералов, а радикалов, чем в конечном итоге и была предрешена ее судьба. Событием, как бы носящим символический характер для всей тогдашней ситуации, можно считать смерть Трубецкого всего через несколько недель после той ночи⁶, в то время как Петрункевич как торжествующий победитель произнес первую речь в первом русском парламенте.

Муромцев и Набоков значительно сократили текст воззвания, предложенный Петрункевичем. Они смягчили тон и два раза подчеркнули (во второй раз в заключении), что земский съезд думает лишь о мирном обновлении России, о мирном осуществлении реформ. Надо сказать, что и представители либерализма могли и даже должны были согласиться с двумя главными упреками, ставившимися правительству. Упреки эти гласили: «Правительство не допускает, чтобы в России люди сами о себе заботились, как это повсюду делается в благоустроенных странах, что в русской земле не позволено…»; «Крестьяне, хотя и перестали быть крепостными, но все еще не сделались полноправными гражданами»⁷.