История любви

Расстояние между 63-й улицей в Манхэттене, город Нью-Йорк, и Бостоном, штат Массачусетс, невозможно проехать быстрее, чем за три часа двадцать минут. Можете мне поверить, я проверял сам, устраивая гонки на время по этому маршруту, и совершенно убежден, что ни одна машина, наша или заграничная, даже если за рулем будет сидеть первый ас мира, не побьет этот рекорд.

Выехав на шоссе, я разогнал свой МГ до ста пяти миль в час. У меня была электробритва на батарейках, и я, разумеется, тщательно побрился в машине и сменил рубашку, прежде чем вступить в почтенный офис на Стейт-стрит. Даже в восемь утра в приемной уже сидело несколько солидных бостонских джентльменов, ожидавших аудиенции у Оливера Баррета III.

Я и глазом не успел моргнуть, как секретарша отца, знавшая меня в лицо, доложила обо мне по селектору.

Отец не сказал: «Пусть войдет».

Вместо того он сам появился в дверях.

— Оливер! — произнес он.

Я теперь стал обращать внимание на внешность людей, и потому сразу заметил, что отец немного бледен, что волосы его поседели (и, кажется, поредели) за три года.

— Входи, сын, — сказал он. Я не разобрал интонации. Я просто вошел в его кабинет и сел в кресло для посетителей.

Мы с отцом посмотрели друг на друга, потом наши взгляды скользнули по комнате. Мой упал на его письменный стол, на ножницы в кожаном футляре, на нож для бумаг с кожаной ручкой, фотографию матери, сделанную много лет назад. На мою собственную фотографию (в день окончания колледжа).

— Как дела, сын? — спросил он.

— Хорошо, сэр.

— Как Дженнифер?

Чтобы не лгать ему, я уклонился от ответа. Хотя главное заключалось именно в нем. Не найдя, что сказать, я сразу выложил причину своего внезапного появления.

— Отец, мне нужно срочно пять тысяч долларов в долг. Причина серьезная.

Он посмотрел на меня. И как будто кивнул. Так мне показалось.

— Итак? — сказал он.

— Что?

— Могу я узнать причину?

— Я не могу сказать тебе, отец. Просто одолжи мне эти деньги. Прошу тебя.

У меня было такое чувство — если, конечно, с Оливером Барреттом III можно общаться на уровне чувств, — что он собирался дать мне денег. И еще я почувствовал, что у него нет желания читать мне нотации. Он хотел… поговорить.

— Разве Джонас и Марш тебе не платят? — спросил он.

— Платят.

Меня подмывало сказать ему, сколько мне платят, — пусть знает, что я установил рекорд среди выпускников моего года. Но потом подумал — раз он знает, где я работаю, то наверняка знает, и сколько я получаю.

— И кроме того, она преподает, не так ли?

Значит, не все он знает.

— Не называй ее «она».

— Дженни ведь тоже работает? — вежливо поправился он.

— Пожалуйста, не вмешивай в это ее, отец. Дело касается только меня. Очень важное личное дело.

— Что, проблемы с какой-нибудь девушкой? — спросил он, не меняя интонации.

— Да, — сказал я. — Да. Дай денег. Пожалуйста.

Я ни секунды не думал, что он мне поверил. По-моему, он и не хотел знать. Он и вопросы-то задавал, только чтобы… поговорить со мной.

Он выдвинул ящик стола и достал чековую книжку в обложке из кожи — такой же, как та, из которой были сделаны ручка ножа и футляр для ножниц. Он открыл книжку медленно — не для того, чтобы помучить меня, не думаю — просто он хотел потянуть время. Найти, что сказать мне. Что-нибудь необидное.

Он выписал чек, вырвал его из книжки и протянул мне. С опозданием на долю секунды я сообразил, что должен протянуть руку навстречу его руке. Он смутился (по-моему), отдернул руку и положил чек на край стола. Он взглянул на меня и кивнул. Лицо его словно говорило: «Вот, возьми, сын». Но вообще-то он только кивнул.

Не то чтобы я хотел уйти, нет. Но я тоже не мог придумать нейтральной темы для продолжения разговора. Однако не могли же мы сидеть вот так и дальше — желая поговорить, но боясь даже посмотреть в глаза друг другу.

Я подался вперед и взял чек. Да, ровно пять тысяч долларов. Подписано: «Оливер Барретт III». Чернила уже высохли. Я аккуратно сложил чек и положил в карман рубашки, потом встал и поплелся к двери. Мне следовало сказать хоть что-то. Дескать, я понимаю, что ради меня нескольких очень важных бостонских персон (а может, даже вашингтонских) заставили протирать штаны в приемной. И добавить, что если нам все-таки есть о чем поговорить, то я пока мог бы поторчать в этой самой приемной, а он бы отказался от приглашения на ланч, и тогда…

Приоткрыв дверь и остановившись на пороге, я собрал все свое мужество, поднял на него глаза и сказал:

— Спасибо, отец.

21

Рассказать обо всем Филу выпало мне. Кому же еще? Он не рухнул на месте, как я боялся, а спокойно запер свой дом в Крэнстоне и переехал жить в нашу квартиру в Нью-Йорке. У каждого есть свои особые способы бороться с горем. Фил спасался тем, что постоянно наводил чистоту. Мел, скреб, чистил. Я не очень понимал ход его мыслей, но, ради бога, пусть работает, если ему так легче.

Может быть, он втайне надеялся, что Дженни еще возвратится домой?