История маленькой революции

– Олег Владимирович… – женщина громко выдохнула. – Мы ведь обсуждали это…

– Я помню, помню! Но теперь тебе не надо стыдиться своих нарядов перед другими. Я всем работницам по платью подарю, хочешь? И не бойся, что я заставлю тебя сидеть дома. Нет! Я в типографию тебя могу устроить. Ты же грамотная, Тома! Или ты переживаешь, что дети пойдут? Так не пойдут, если не пожелаешь! Томочка, радость моя, я на всё согласен. И Борис может с нами жить, если тебе так будет лучше. Тамара!

– Олег Вла…

– Я, может, стар для тебя? Ты ещё молода, красива… – Щербаков одёрнул себя, заметив, что повторяет за двадцатилетним Дмитрием.

– Олег Владимирович! – крикнула работница, топнув ногой.

– Томочка, откажись уже, чтобы я не мучился в ожидании!

– Я согласна.

– Отказаться? – уточнил огорчённо вздохнувший мужчина.

– Выйти за тебя. «Липовая революционерка! Где ты, прошлая Тамара?!».

В потухших от утраченной надежды глазах Олега Владимировича зажглась искра. Трепеща от счастливого волнения, он снова упал на колени и, обняв фигуру Тамары, целовал её ладони.

– Тогда завтра я объявлю выходной для всех рабочих, и мы пойдём с тобой в церковь!

Тамара, убеждённая социалистка, отрицающая силу церковного брака, прервала ещё не начавшуюся пламенную речь Щербакова:

– Олег Владимирович, а так ли нам обязательно идти в церковь? Мы можем жить вместе, называть друг друга мужем и женой…

– Тамара! Я… может, ты и права, но… Я бы хотел… – у мужчины не получалось собраться, – я бы хотел, чтобы ты носила мою фамилию. Хотел бы ходить с тобой на все приёмы, чтобы ни у кого не возникло ни одной неправильной мысли… Если детишки всё-таки будут… то я хочу, чтобы они были моими законными наследниками, а не как… Тамарочка, я выполню все твои просьбы, только давай обвенчаемся!

Тамара задумалась. Поступиться ли принципом? А что скажут Зоя, Ира и Авдотья, когда узнают? Как она, предавшая свои же слова, будет смотреть в когда-то уважающие её именно за стойкость высказываний глаза?

– Олег Владимирович, вернёмся к этому позже… Давай лучше поиграем в «Путешествие»? – имея в виду популярную настольную игру «Путешествие по России». Она перестала думать о происходящем до предложения.

– Конечно, Томочка… – Щербаков грустно улыбнулся.

III

      Гнетущее молчание по дороге до дома вселяло животный страх в маленькое и излишне пылкое сердце Катерины. Противный лихорадочный озноб покрыл худенькие длинные ручки. Леденящий ветер обдувал бескровное личико с детский кулачок. Изредка она поднимала голову, чтобы посмотреть в искажённое бешенством мужественное лицо и разглядеть в нём хоть толику человечности, но Борис намеренно не опускал надменно поднятый подбородок. «Как же я могла быть настолько опрометчива! Господи, Господи, Господи, убереги меня! Господь милосердный, не дай учинить новую жестокость надо мной!». С коченеющих губ падала пламенная и беззвучная молитва Богородице. «Отчего же ты, Господи, не забираешь меня? Для чего испытываешь? Ты наказываешь грешников, я знаю, я верю… Но неужели я и мои несчастные родители большие грешники, чем он?..».

Казалось, что стены тесной квартиры сдавливают развивающиеся лёгкие восемнадцатилетней девочки, на которые оседал пыльный грязный воздух тёмного помещения. На ватных ногах Катерина прошла в комнату, дожидаясь приговора. Порывистым движением Борис перешагнул порог. Он двинулся к стене и резким выпадом прижал к ней Катерину. Напряжённой рукой ощерившийся мужчина схватил хрупкую шею, нестерпимо больно сдавив горло.

– Любовь, говоришь? Думать ни о чём не в состоянии? – широкая ладонь сжалась крепче. – Пасть готова, гибели не боишься?! – хрипло, по-змеиному, шипел рабочий.

Серые ровные глаза Катерины стали навыкат. Девушка дёргалась, как тряпичная кукла в руках умелого кукловода, стараясь высвободиться. С её впалых щёк на сомкнутый кулак стекали слёзы. Задыхающейся чудились водившие хоровод белокрылые ангелы, и выплясывающие неприличный танец хвостатые черти. На этом бы и прервалась короткая жизнь, за которую уже не билась девушка, если бы Борис не кинул, как кидают уголь в печь, её почти безжизненное тельце на пол. Мужчина опустился на корточки рядом с Катериной и, задержав секундный взгляд на больных глазах, с размаху ударил её по лицу так сильно, что оно почернело. Катерина опёрлась двумя руками о пол.

– И за что тебе любить этого сдёргоумка? – с ласковыми нотами в пониженном голосе спросил Борис, прижавшись усами к горячему лбу.

– Ведь ты больше достоин? – откровенное презрение сочилось сквозь эту фразу так же явно, как сочилась кровь из разбитой женской губы.

Рабочий отстранился и, рявкнув с кривой усмешкой «шаболда!», дал вторую пощёчину. За ней третью, четвёртую, пятую… Судорожным рывком он потянул, вставая, распустившуюся косу вверх. Борис дёрнул за причёску, как дёргает утром за штору, обнажив выпирающие ключицы Кати.

– Твоя мать воспитала чудовище, – скалилась, смотря в потолок, Катерина.

– Заткнись, шлюха! – проскрипел мужчина.