История мангитской династии

Тотчас же султан пошел к матери и спросил ее: «Скажи правду, от кого ты меня зачала и если не скажешь правды — путь спасения для тебя будет закрыт». Мать его ответила: «Отец твой, Сабуктегин,[238] после того, как я несколько раз родила девочек, строго сказал, что если и на этот раз снова принесешь девочку, выгоню тебя из гарема. В ночь твоего рождения и моего разрешения от бремени я послала в город кормилец и других посыльных лиц [с тем], чтобы принесли мне всякого новорожденного мальчика, где бы он ни родился, — не дай бог я снова рожу девочку! Случилось так, что я снова родила девочку. В эту ночь жена придворного пекаря, который находился на государственной службе и доставлял хлеб во дворец, родила сына — это и был ты. Я послала девочку вместо тебя, а мальчика, которым был ты, взяла во дворец. И в настоящее время моя дочь все еще находится в доме пекаря, который поставляет хлеб в этом государстве».

Султан похвалил Аяза за прозорливость. И свою молочную сестру из дома пекаря забрал во дворец.

Закончив этот рассказ, старик добавил: «Я предполагаю, что этот эмир не является сыном султана Насрулло. Возможно, что его отец был танцором, рассказчиком или фокусником, в противном случае, никакой благородный человек не стал бы предаваться таким низким и глупым [занятиям]. Султану нужно запрещать такого рода недозволенные [дела] и развлечения, а тем более не являться самому их зачинщиком». И старик отказался от своей жалобы: «Не желаю обращаться к невежественному муфтию. Который соглашается с таким развратом султана, и не пойду к нему [муфтию] ни с каким иском. И не совершу греха, имея с ним дело». Сказав это, он отправился в обратный путь.

В общем, в исламе во время эмира Музаффара проявился всеобщий упадок и полное расстройство. Шариат был принижен властью. Во главе [всех государственных] дел и должностей водворились в большинстве низкие, рабы и недостойные.

И в религиозном, и в государственном управлении установился такой беспорядок, что никто не был в состоянии обрести покой — ни богатые, ни бедные.

Поэтому всевышний сделал эмира слугой, прихвостнем и прислужником русского государства.

Так, он был вынужден во время падения Хорезма,[239] когда русские напали на Ургенч,[240] взять на себя заботу о воде и корме [траве] для верховых животных неверных. На все привалы и остановки он доставлял им зерно и хлеб. И в этих победах и завоеваниях русских он им оказывал поддержку и душой, и имуществом. Тем самым он позаботился о будущих своих делах. Ради кратковременной своей жизни он обрел [вечный] позор и ради удовлетворения кратковременного вожделения навеки запечатлел в книгу времен свое черное имя.

Да!
В этом мире живи так, чтобы после смерти
Друзья оставались [в горе] кусать свои пальцы.

Когда царевич[241] отправился к русским[242] для установления мирных отношений и с просьбой о милости, — из-за недомыслия и низменности побуждений посла[243] он вернулся с пустыми руками и сухими губами, [не солоно хлебавши]. Как отец, так и сын надеялись, что после того, как бухарский царевич съездит с изъявлением покорности, русский царь обязательно прикажет снова вернуть отошедшие области.

В пути царевич время от времени от скуки читал коран и говорил: «Как я предстану перед отцом?» Он еще питал надежду на то, что, возможно, губернатор Ташкента вернет ему область и не отправит его с пустыми руками.