Анализируя процесс движения мысли, Энгельс сам использует целый ряд категориальных оппозиций, охватывающих различные моменты этого движения, – свободу и необходимость, разум в истории и действительность и др. В своей работе о Фейербахе, где рассматриваются и другие представители классической немецкой философии конца XVIII – первой трети XIX века, Энгельс оставил нам образцы очень конкретных оценок творчества Канта, Гегеля, Фейербаха и других мыслителей. В Канте, например, он увидел не только агностика и дуалиста, но и одного из предшественников марксистской диалектики. Как особое течение, находящееся в весьма непростых отношениях с двумя основными выделенными им философскими направлениями, Энгельс исследует агностицизм, основоположники которого в философии Нового времени – Юм и Кант – «играли очень значительную роль»[1408]
именно как агностики. Как отмечает Энгельс, особенно сильное развитие агностицизм получил уже после того, как классическая немецкая философия себя исчерпала и появились признаки упадка буржуазной мысли. Критикуя агностицизм, Энгельс подходит к нему как к сложному и неоднозначному явлению, показывая, как в одних случаях (например, у некоторых неокантианцев) эта философская позиция является «лишь стыдливой манерой тайком протаскивать материализм, публично отрекаясь от него»[1409], в других – смягченной разновидностью идеализма и т.д.В основном вопросе философии Энгельс выявил две стороны, взаимосвязанные и обусловливающие друг друга, – онтологическую и гносеологическую. Отличаясь одна от другой, они в то же время составляют неразрывную целостность. В онтологическом плане основной вопрос философии требует решить, что именно – материя или сознание – действует в мире как исходная порождающая причина и что является результатом этого порождения, иными словами, чтó в бинарной оппозиции духа и материи является первичным и чтó вторичным. Вторая сторона основного вопроса философии связана с необходимостью выяснить, как относятся наши мысли об окружающем нас мире к самому этому миру и в состоянии ли наше мышление познавать действительный мир, можем ли мы в наших представлениях и понятиях о действительном мире составлять верное отражение действительности[1410]
. При поверхностном подходе к работе Энгельса может возникнуть впечатление, будто он, по существу, искусственно связал здесь два совершенно разных вопроса. Но постановка вопроса Энгельсом в действительности является логичной и необходимой, ибо в тенденции материализм и идеализм действительно тяготеют к диаметрально различным трактовкам вопроса об источнике нашего познания, об отношении познания (и «психического» вообще) к физическому миру. Мировоззренческое признание первичности материи при последовательном проведении этого тезиса с необходимостью влечет за собой и признание того гносеологического вывода, что именно материя является источником познания. Принципиальная познаваемость материи онтологически обусловлена тем, что сознание не является чем-то чужеродным по отношению к ней, но есть ее, материи, продукт. С другой стороны, правильное решение вопроса о познаваемости мира необходимо опирается на признание первичности материи и вторичности сознания и вообще познавательных способностей человека.Исследование сущности тех проблем, которые ставит и решает философия, Энгельс связывает с анализом ее предмета. Рассматривая перспективы развития философии как части духовной культуры, Энгельс явно стремится как можно четче очертить сферу ее компетенции, которая в традиционной философии была принципиально неопределенной и предельно широкой. При этом намечается тенденция к ее ограничению путем расширения сферы знания, добываемого конкретными науками. «За философией, изгнанной из природы и из истории, – пишет Энгельс, – остается… еще только царство чистой мысли, поскольку оно еще остается: учение о законах самого процесса мышления, логика и диалектика»[1411]
. Эта мысль появилась в «Людвиге Фейербахе…» не впервые, так как аналогичные формулировки присутствуют и в «Анти-Дюринге», и в «Диалектике природы». Все они, по сути, направлены против спекулятивного философствования, которое заменяло неизвестные науке «действительные связи явлений идеальными, фантастическими связями», замещало «недостающие факты вымыслами, пополняя действительные пробелы лишь в воображении»[1412]. Мысль Энгельса была направлена и против претензий философии навязывать те или иные выводы конкретным наукам. Во второй половине XIX века подобные посягательства встречались нередко в Германии у Г.Т. Фехнера, В. Вундта, Р. Лотце, во Франции – у Ш. Ренувье и др.