История матери

– Ничего. Он не разговаривал со мной год или около того, что было ужасно, но он продолжал платить мне, будто я все еще работал на него, что дает ответ на твой первый вопрос.

– А, так ты иждивенец, везунчик! – Мэттью с завистью подмигнул ему.

– У меня не было никаких планов, но я познакомился с занятными людьми, которые взяли меня с собой в духовное путешествие. Я узнал, что счастье не зависит от материальных вещей и что жить в покое, в душевном покое – это самый удивительный путь в жизни. Несколько лет я путешествовал, и самое ценное, чему я научился, – это жить настоящим и в полной мере использовать каждый миг.

– Знаешь, по-моему, это полнейшая и абсолютная ерунда, – сказал Мэттью.

Перестав мыть посуду, Топаз внимательно изучал лицо Мэттью, вынуждая его посмотреть себе в глаза. Подбоченясь, он с сомнением рассматривал его.

– Разница между нами, Мэтт, заключается в том, что я готов прислушиваться к мыслям, верованиям и переживаниям других. Потом я обдумываю их и принимаю решение, исходя из представленных мне фактов. Тогда как ты отметаешь мои идеи, основываясь только на том, что у меня длинные волосы! Кто, по-твоему, был бы лучшим адвокатом?

Мужчины стояли лицом друг к другу, при этом один сверкал своими резиновыми розовыми перчатками, а другой пытался сохранить профессиональную гордость. Мэттью засмеялся первым, несколько секунд он просто хохотал до слез. Сразу после этого Топаз оттаял, и оба рухнули на стол, пытаясь снова взять себя в руки. Мэттью стянул с дверцы духовки теплое кухонное полотенце.

Топаз усмехнулся:

– Но ты совершаешь самое прекрасное путешествие. Дети – это путешествие само по себе, они разрушают привычную жизнь. Лично я жду этого с нетерпением.

Мэттью кивнул, протянув руку к сковородке на сушилке для посуды.

– Да, это удивительное приключение. Мой босс некоторое время тому назад сказал мне, что все женщины становятся психованными, когда у них появляются дети, и я подумал, что он шутит. Но оказалось… – Он взвешивал каждое слово, не желая, чтобы что-то дошло до Полли, и не желая признаваться, что сегодня утром, когда он болтал с Лилли, прибираясь на кухне, ему под руку случайно попала пустая квадратная коробочка, лежавшая в глубине шкафчика под раковиной. Вытащив ее, он снял с нее пищевую пленку без всяких опознавательных знаков, в которую та была завернута. Спереди на коробочке был нарисован ребенок. При виде надписи у него бешено забилось сердце. «Тест ДНК на определение материнства, – прочитал он вслух. – Данный тест доказывает биологическое родство между матерью и ребенком. Результаты могут быть получены в течение трех-пяти дней!» Мэттью посмотрел на дочку, лежавшую животом вниз на стеганом одеяле, она подняла голову и радостно захихикала. Он с силой швырнул коробку, хотя для этого не стоило прикладывать стольких усилий, а потом схватился за столешницу и сделал глубокий вдох, чтобы усмирить свой гнев.

Он улыбнулся Топазу.

– Все действительно оказалось тяжело.

Топаз не отрывал взгляда от мыльной пены.

– В каком смысле?

Мэттью вздохнул. Вино развязало ему язык.

– Джесс… она…

– Я вижу, что она холодна. Полли говорит, что в ней как будто погасла искра. Безусловно, я не так хорошо знаю ее, но создается впечатление, что ей трудновато, – сказал Топаз, сознавая, что он не в том положении, чтобы комментировать.

– Видишь ли, в том-то и дело. – Мэттью посмотрел Топазу в глаза. – Все говорят, что ей трудно, но ведь ее не заставляют спускаться в шахту каждый день или, черт подери, жить в лагере беженцев. – Мэттью тряхнул головой, сожалея о том, что повысил голос. В конце концов, он был в доме ее родителей. Он посмотрел на Роджера, который храпел, не обращая ни на что внимания.

– Кажется, ты сердишься.

– Думаю, что у меня есть полное право сердиться. – Теперь он говорил шепотом. – Мы больше не трахаемся, потому что она слишком устает. Господи, подумать только, как мы потешались над тем, что у нас больше не будет секса, мы даже не могли представить, что такое произойдет с нами. – Мэттью вздохнул. – Но меня волнует другое. – Он помолчал. – Мы больше не смеемся, потому что ей слишком грустно, мы вообще больше ничего не делаем, проклятие, а ведь у нее прекрасная жизнь и прекрасный ребенок. – Мэттью положил сковороду на стол. – Иногда я…

– Что иногда ты?

– Иногда я нарочно задерживаюсь допоздна на работе, я просто сижу за столом, потому что не хочу думать о том, что мне нужно идти домой. – Мэттью провел рукой по волосам. – Я никому не рассказывал об этом.

– Все действительно так плохо?

Мэттью надул щеки, а потом выдохнул и почесал подбородок.

– Я люблю ее, Паз. Я так сильно люблю ее, что, знаешь, я готов умереть за нее.

Топаз кивнул.

– В самом деле, печально, когда не хочется возвращаться домой. Ты не хочешь поговорить с ней об этом?

Мэттью покачал головой.

– Да нет. На самом деле совсем нет. Она очень отдалилась от меня и очень обидчива, и, если я начинаю о чем-то говорить, она замыкается еще больше и плачет, вернее, плачет еще больше. – Он сжал зубы.