– Ты не думал, что у нее может быть депрессия? Я часто наблюдаю ее у своих учениц. – Топаз замолчал, давая Мэттью обдумать его слова.
От смеха у Мэттью перекосило лицо.
– С какой стати у нее будет депрессия? Боже всемогущий, все, что от нее требуется, это разгуливать по нашему до смешного дорогому дому, время от времени давать ребенку бутылочку и менять памперсы. Разве это трудно? Я делаю это все время, когда бываю дома. А ведь она не работает. Ей даже не приходится ходить за продуктами. Я освободил ее от всего. Я изо всех сил стараюсь быть хорошим мужем, я все делаю, в том числе ободряю ее, и поддерживаю, и говорю ей, что все это неважно, даже если это важно. Это очень важно!
– Возможно, она все понимает, но после рождения ребенка у нее произошел гормональный сбой. Если она страдает от послеродовой депрессии, то это не ее вина, это совсем не лень и не отчуждение. Ей плохо.
– Ты что, еще и консультант по вопросам семьи и брака?
– Нет, просто я очень люблю вас обоих, а иногда со стороны проще понять, что происходит. И, бьюсь об заклад, вы оба измучены, а от этого все осложняется еще больше.
– Прости за грубость. Ты не виноват, и я признателен за твои слова и твое внимание, но она моя жена, и я должен разобраться сам, а правда заключается в том, что все это убивает меня. – Мэттью сгорал со стыда, почувствовав, как у него запершило в горле от слез.
– Может быть, тебе нужно поговорить с вашим врачом, попросить его прийти и осмотреть ее? – Топаз вынул руки из раковины. Ситуация требовала от него полного внимания.
Мэттью покачал головой.
– Я не хочу, чтобы какой-нибудь хренов благодетель крутился рядом со мной, отчего станет еще хуже. Что он сделает? Выпишет ей пилюли?
– Возможно, – Топаз пожал плечами. – Но если бы они помогли…
Мэттью снова покачал головой.
– Я не хочу, чтобы она бродила по дому, как зомби, и без того все плохо. Та Джессика, на которой я женился, была сильной и напористой, она была настоящим другом. Я жду, что она снова станет такой. Просто нужно немного времени.
Кивнув, Топаз снова опустил руки в раковину, не в силах смотреть на своего нового друга.
– Возможно, ты прав.
Выйдя из родительского дома, Джессика пошла вдоль Хайлендс-парка и впервые за день смогла свободно вздохнуть вдали от своих родственников, которые, в чем она была уверена, постоянно наблюдали за ней, оценивали ее и ждали, когда она сорвется.
В парке было полно семейных пар с детьми, неспешно прогуливающихся по упругой траве, они гуляли, держа друг друга за руки, сбрасывая калории после чрезмерно сытного обеда. Папы догоняли малышей, только что начавших ходить, а мамы баюкали младенцев, лежавших на перевязи у них на груди. Замедлив шаг, Джессика наблюдала за женщинами, все они, по-видимому, с легкостью справлялись, выполняя свою основную обязанность – присматривать за детьми.
Неожиданно к горлу подкатил ком, и она чуть не задохнулась. Прикрыв рот рукой, она плакала, уткнувшись в согнутую ладонь, и смотрела по сторонам, стараясь убедиться, что поблизости нет никого из друзей ее родителей или соседей.
– Помогите мне! Пожалуйста, кто-нибудь, помогите мне! – бормотала она, быстро шагая вперед, совершенно не задумываясь над тем, куда направляется, но зная, что должна продолжать движение. Ей все еще слышался голосок Лилли, сказавшей «со!» и завизжавшей от радости. Этот звук, как эхо, многократно повторялся в ее голове. Ей хотелось, чтобы он прекратился.
Пошел дождь. Да года тому назад, в тот волшебный день на мокрой парковке у супермаркета «Сейнсбери», когда Мэттью сделал ей предложение, когда он бесконечно любил ее – ее и только ее одну, – он сказал: