Мэй вспоминает, какие зимы бывают в городе, где вместо нор настоящие дома, деревянные или каменные, и где можно найти себе веселое занятие даже в холода. Можно зайти погреться в чайную в порту, там подают пирожные с розовой глазурью, и девочки за разными столиками играют в гляделки; можно кататься на коньках по замерзшим прудам, которые, конечно, не сравнить с завораживающе опасным Уолденом, зато на катках можно скользить с горящими от мороза щеками, спрятав руки в теплую муфту, и выделывать смелые фигуры на коньках; можно ходить на концерты и слушать польских пианистов или итальянских певцов, которые великодушно пускают тебя в свой чудесный мир, сотканный из нот и историй, надо только купить билет; можно набить карманы монетами, терпеливо накопленными в копилке, и потратить их все до единой, превратив в рождественские подарки – самое простое в мире чудо.
Когда она была маленькой – такой маленькой, что даже толком не помнит, – она то и дело убегала. Живая и любопытная, Мэй вечно увязывалась за какой-нибудь неподходящей компанией и шаталась с ней по улицам. Однажды она пошла за каким-то несчастным псом и забрела на пристань, куда порядочные девочки обычно не ходят, и ее окружила целая банда маленьких оборванцев, которые выглядели очень веселыми, даром что одеты были в какие-то бурые лохмотья, как стайка воробьев, которые довольствуются малым; а в другой раз – этот случай ей хорошо запомнился – она отважилась пойти сама в парк и не заблудилась, потому что знала дорогу. В парке она остановилась у фонтана посмотреть, как маленький мальчик пускает красивый красно-синий парусник; тут малыш отвернулся, чтобы поймать мяч, и его кораблик порывом ветра занесло в самую середину. Мэй стало жаль кораблика: вдруг ему страшно там одному – поэтому она свесилась за бортик и попыталась подцепить его длинной палкой, но потеряла равновесие и плюхнулась в воду, прямо в одежде. Спас ее мальчишка, который проходил мимо, он оказался очень смелым и сразу бросился в фонтан, как только заметил, что она в опасности. Странная вышла сцена, не страшная, но напряженная: дамы вокруг визжали, мальчишка тащил ее, промокшую насквозь, к бортику, а она вырывалась изо всех сил, ведь она легко могла выбраться сама. Фонтан-то не глубокий, и воды там едва по пояс, даже если сесть на дно, а значит не из-за чего поднимать такой переполох. Мальчишку звали Солемнити Браун (Мэй так и не решила, ужасное это имя или прекрасное), все вокруг встретили его как героя, героя без башмаков, а Мэй не могла отвести взгляд от его черных-пречерных босых ног, под которыми на траве расползалась лужа. Какая-то соседка узнала Мэй и отвела ее домой, а промокший до нитки Солемнити Браун исчез, как настоящий герой, но потом матушка отыскала его (она, если ищет, то всегда находит и добивается своего, ну или почти всегда) и вручила ему вознаграждение, а он купил себе на эти деньги пару добротных башмаков, поношенных, но крепких, наконец-то он не будет ходить зимой босиком. Правда, если ему опять придется спасать какую-нибудь девчонку из фонтана, башмаки ему будут только мешать. Но наверняка он что-нибудь придумает.
Ну вот, Мэй, как обычно, занесло мыслями так далеко, что она уже даже не помнит, о чем думала сначала. Письмо лежит перед ней, бумага по краям закручивается, чернила еще не просохли: завитки у «в» и «д» поблескивают. Мэй поднесла листок к пламени свечи: вдруг на нем проступит тайное послание для нее одной? Ну нет, она же сама его написала, а не кто-то… Да и кто стал бы ей посылать секретные послания? Чарльз Уилкс, который все поглядывал на нее в школе? Он вечно горбился над книжками, бледный, как земляная груша. Или Стэнли Эвертон, такой ловкий в седле и неуклюжий, когда спешится? Или, может, Оглобля? Нет, этот уже по уши влюблен в Эйприл, это сразу видно по тому, как он умолкает и покрывается красными пятнами каждый раз, когда она оказывается рядом. А у Мэй нет поклонников. Зато сама она влюблена. Но это так странно, что даже думать об этом не стоит.