История моей любви

На кранах — порядок, каждая мелочь на своем месте, все блестит. Ну, да имея в крановщиках такого Котченко, можно не волноваться. Решили так: он расскажет мне, что и на какой кран требуется из запасных частей, что где надо все-таки исправить, переделать, усовершенствовать, а я уж займусь этим. Только я достал бумагу и карандаш, только уселись рядышком — бежит Дубовик, сам не свой. Подскочил к Котченко, сопит от злости:

— Почему не работаешь?! — и повернулся ко мне: — За простой вы отвечать будете, я к прокурору не пойду! Так и знайте!

И я опять сплоховал, растерялся… Котченко выжидательно смотрел на меня, а я испуганно и обиженно сказал:

— Ну, что ж, иди, если так…

И он ушел с Дубовиком. Раз даже оглянулся на меня, но я так и не решился позвать его.

И сплоховал я опять по-настоящему. Оттого, что испугался, а Дубовик теперь, наверно, еще смеется надо мной! «К прокурору!» Стало стыдно чуть не до слез. И здесь опять вошли в силу мое зазнайство, самолюбие, гонор… И опять нет сил побороть себя! Не помню сам, как ушел из порта и оказался на городской волейбольной площадке.

Ночь почти не спал, а утром пошел к Зубкову и рассказал ему все. Он внимательно слушал, искоса, из-за стекол пенсне, очень зорко поглядывая на меня, потом сказал:

— Я думаю, полезно будет, если ты посидишь пару недель, приведешь в порядок техническую документацию кранов, это ведь тоже надо. Порт не забывай, помни, что краны — твои, приглядывайся. Садись в комнате техотдела, она сейчас пустая… — и улыбнулся мне ласково, подбадривающе.

7

А еще через два дня приехала Тина.

Купил букет цветов, пошел встречать ее на вокзал. И здесь, расхаживая по перрону, вдруг поймал себя на том, что думаю все время о порте. А когда вспоминаю о Тине, то, кроме радости, почему-то еще становится как-то неловко: еще работать не умеет, а уже невесту себе выписал! И где-то в глубине я не был уверен, поможет ли Тинин приезд скорейшему моему вхождению в работу…

На перроне мне бросились в глаза двое — мужчина и женщина — своим подтянуто-независимым, даже высокомерным видом. И тем, что с явным любопытством разглядывали меня. Оба высокие, худые, лет тридцати. Держатся подчеркнуто прямо, все на них выглаженное, выутюженное… Они шли навстречу мне и на секунду встретились со мной глазами. У мужчины глаза холодные, бесцеремонные, чем-то похожие на глаза Дербенева, у женщины блестящие и круглые, как пуговицы. Оба узколицые, длинноносые.

Я увидел Тину в окне вагона, тотчас же радостно екнуло сердце, и я на ходу прыгнул на площадку. В коридоре опрокинул чьи-то чемоданы, растолкал пассажиров, Тина бежала мне навстречу. Мы обнялись, поцеловались, мимо шли люди, толкая меня локтями. Я видел перед собой большие глаза Тины, ее волосы, губы — и целовал, целовал ее… Вокруг смеялись, шутили… Волосы Тины растрепались, она покраснела. Вдруг схватила меня горячими ладонями за щеки, отстранилась и посмотрела мне в глаза; ее мокрые реснички быстро-быстро дрожали. Обхватила меня за шею руками, прижалась щекой к груди и заплакала.

— Что ты, Тиночка? — шепотом спросил я.

— Я не знала, что так люблю тебя… — тихонько ответила она.

Я снова стал целовать ее и вдруг увидел, что те двое, которые гуляли по перрону, тоже стоят в коридоре и ждут.

— Мне завидно, — сказала женщина.

Тина бросилась к ней, обняла, расцеловала.

— Ты совсем сошла с ума! — женщина оправила шляпу.

Тина пожала руку мужчине, тотчас же поспешно отвела глаза и сказала мне:

— Знакомься: Дагмара и Феликс Петунины. Брат и сестра.

Мы вышли из вагона последними. Я, как обычно, тащил самый тяжелый чемодан.

— Минуточку, здесь нас должно ждать такси, — Феликс пошел за угол.

Черт, а у меня даже денег нет! Опять не подумал…

Кое-как все влезли в «Победу», Тина села мне на колени. Феликс назвал свой адрес, но Тина сказала:

— Если можно, я бы хотела сначала заехать к Павлу. Просто… посмотреть, как ты живешь. Можно?

— Конечно.

Поехали ко мне. Тина, наклоняя голову, заглядывала в окно и громко восклицала:

— Смотрите, какие дома! Нет, здесь совсем неплохо. А как с питанием? Морозы сильные?

— Жить можно везде, — убежденно проговорила Дагмара. — Надо только уметь.

— Тину учить не приходится, — улыбнулся Феликс.

В одном мосте Феликс вдруг остановил машину, раскрыл дверцу, сказал небрежно:

— Мой дом!

Пятиэтажный? Ах, это по его проекту. Дом как дом, только из-за колонн окон не видно. Тина долго молчала, пристально, значительно глядя на дом, потом почему-то шепотом произнесла:

— Какая легкость! Приподнятость! Эти арки в сочетании с башенками…

И на лице у нее было подчеркнуто восторженное, почему-то неприятное выражение.

— Поехали, — скомандовал шоферу Феликс. — Вы знаете, Тина, академик Голубинский прислал мне письмо. Тоже поздравляет, чудак!.. Он до смешного любит пироги с капустой…

На лице Тины застыло внимательно-восхищенное выражение.

Феликс вдруг пристально посмотрел вниз. У Тины неловко задралось платье… Я тотчас же вскинул на Феликса глаза; он озабоченно доставал из внутреннего кармана пиджака какую-то коробочку. Чуть поклонился, протянул ее Тине: