История моей жизни

Встаю на рассвете, затапливаю четыре печки (каждая печь обогревает два номера), ношу воду из колодца - сто сорок ведер, вымываю полы, полки, скамьи и шайки.

К десяти утра, когда каменки раскалены и когда над углями сгоревших дров окончательно исчезают зеленые язычки, я закрываю заслонки и жду посетителей. В восемь часов вечера бани закрываются, и тогда я свободен.

Работа тяжелая, унизительная, однообразная и никаких радостей в себе не содержит.

Питаюсь хорошо, вместе с хозяевами. Роль кухарки исполняет Хасан, пожилой татарин. Мы с ним по-братски делим наш труд. Я ему помогаю по кухне - чищу картофель, выношу помои, а он по утрам колет для меня дрова и носит воду.

Хасан тоже солдат черняевской армии, хорошо говорит по-русски и давно знает Мирошникова.

- Ты как думаешь, кто такой наш хозяин? - задает мне однажды вопрос Хаоан и, не получив от меня ответа, продолжает: - Он, брат, фельдфебель нашей первой роты. Лютый был человек. Очень любил порядок и чистоту. А чуть что - по морде так хляснет, что зубы зашатаются...

- Почему же он банщиком стал?

- Известно почему - деньга завелась. Ну, и открыл себе дело. Он человек аккуратный, ему все на пользу идет. Жила тут Христина, вроде тебя номерами заведывала. При ней девчонка жила. Потом захворала баба и померла. Девчонку взял себе наш Иван Захарович и поженился...

- Сколько же ей лет?

- Теперь не знаю, а тогда годов четырнадцать было.

- А разве можно?

- А почему нельзя, ежели охота есть...

Хасан беззвучно смеется, и вместе с ним смеются темные щелки прищуренных глаз, жиденькая бородка пыльного цвета, широкое скуластое лицо с мелкими рябинками вокруг приплюснутого носа и маленькая тюбетейка на бритой голове.

Люблю Хасана. Незлобивый он человек. Ему пятьдесят лет, но мы с ним живем по-товарищески и поровну делим тоску нашей безрадостной жизни.

Знакомлюсь с почтенными обывателями, посещающими наши бани.

Больше всех запоминаю учителя Сыркина.

Он человек средних лет и на редкость толстый. Когда он переступает через высокую перекладину калитки, его огромный живот и непомерно широкая спина занимают весь просвет. На нем так много мяса и жира, что кажется удивительным, как может этот толстяк двигаться на своих, в сущности, маленьких ногах.

Сыркин -он же Лев Борисович - один из самых интересных ташкентцев. На его крупном, полнощеком лице всегда играет мягкая улыбка, а в его карих, немного заплывших глазах светятся ласка и доброта. Он вежлив и обращается со мной, как равный с равным, что чрезвычайно льстит мне.

- Здравствуй, друг мой, - приветствует меня Лeв Борисович, с трудом переползая через нашу высокую калитку.

Веду его в первый номер, специально для него приготовленный.

Сыркин любит попариться и полежать на диване. Подобно всем толстякам он страдает одышкой и вообще движется с трудом. Занимает он номер два часа и платит вдвойне.

- Ну, как у нас сегодня парок?

- Хороший, крутой.. Уж мы с Хасаном постарались для вас...

Толстяк не спеша начинает раздеваться, при этом отдувается и тяжело дышит. Я помогаю ему и жду с нетерпением, когда он вспомнит и заговорит о моей "Горничной".

Он все знает. Мы с ним не впервые беседуем о моем прошлом и о моих попытках сочинить книгу. К этому человеку я питаю полное доверие и нисколько не стесняюсь его. Особенно хорошо с ним разговаривать, когда после мытья и пара он ложится на диван и, кряхтя от удовольствия, пьет холодный яблочный квас, заранее мною приготовленный в количестве шести бутылок.

Тайно от Мирошникова притаскиваю свою "Горничную" и, замирая oт волнения, читаю учителю все написанне мною за неделю.

Лев Борисович лежит голый, в виде темнорозовой горы. Лежит на боку. Необычайных размеров живот не по:мещается на ложе и наполовину свисает.

Он слушает меня внимательно и серьезно.

Кончаю.

Сыркин, пыхтя и отдуваясь, залпом выпивает кружку кваса, а затем говорит:

- Хорошо, чорт возьми!.. Ей-богу, хорошо... Но, видишь ли, тебе все же следовало бы немного поучиться. У тебя не чувствуется грамматики. Но зато даешь правильное описание людей и предметов. А это уже чего-нибудь да стоит.

Слушаю его с большой радостью. В эти минуты я люблю его и готов для этого добряка сделать все, р чем бы он ни попросил.

Сыркин - первый образованный человек, близко подошедший ко мне. От него я впервые узнаю, как надо писать диалог. От него получаю первое представление о главных и слитных предложениях. Я весь полон благодарности, и его имя навсегда останется жить в моей памяти.

Сегодня пятница - банный день Сыркина. Мы с Хасаном стараемся вовсю. Каменка раскалена докрасна, и по-праздничному блестят чистотой простыни, подушки на диване и все прочие предметы банного обихода.

Скоро полдень. Сейчас явится мой друг-посетитель. У меня уже готова новая глава. Кажется, удалась. Должна ему понравиться. Но вот уже проходит обычный час Сыркина, а его нет.