История моей жизни

Это происшествие я разукрашиваю всевозможными подробностями, и. получается заметочка в сто десять строк. Но этого нехватит для вечеринки. Тогда, не долго думая, сочиняю еще одну хронику. Рассказываю об одном несчастном сапожнике, живущем в сыром подвале вместе с детишками. Вчера у этого сапожника умерла жена от родов, и на руках бедняка очутилось крохотное, но живое существо. Собираются соседки, разглядывают новорожденного, кричащего на весь подвал, но помочь сапожнику никто не может. И вдруг появляется еще одна женщина в отрепьях нищенки, подходит к ребенку, берет его на руки и дает ему грудь. Она, оказывается, сама недавно родила.

Размазываю и эту заметку на сто строк, озаглавливаю "Лепта вдовицы", несу в редакцию и прошу секретаря выдать мне гонорар авансом.

Торжествую.

Вечеринка сорвана: у Баранцевича флюс, Мамин-Сибиряк находится в Царском селе, а к Немировичу-Данченко сам не иду. Что он будет делать у нас один...

Зато к нам является Миша Городецкий.

Он, как всегда, приносит с собою шум города, рассказывает последние новости и остроумно высмеивает свою собственную неудачливость.

Миша смотрит на Татьяну Алексеевну веселыми прищуренными глазами и спрашивает:

- Татьяна Алексеевна, ведь вы всегда говорите правду. Так скажите мне со всею свойственной вам откровенностью, любите вы меня или нет?

Городецкий в эту минуту с его тонкими приподнятыми бровями и раскосыми щелками смеющихся глаз похож на китайца.

Татьяна Алексеевна любит этого человека за то, что он всегда весел, никогда не унывает, полон бодрости и никому не причиняет зла.

- Напрасно спрашиваете. Вы сами отлично знаете, как я отношусь к вам.

- Если так, то, Алеша, налей... А потом поговорим.

Выпиваем, закусываем, веселимся и даже поем.

- Разрешите сказать слово.

Городецкий встает с рюмкой в руке и продолжает:

- Люблю нашу независимую, веселую и честную бедность. Нам никто не должен, ни за кем не пропадают наши деньги, а если сами кое у кого перехватим, то такую мелочь, что даже стыдно возвращать... Но не в этом дело. Хочу несколько слов посвятить тебе, Алеша. Твои "Погибшие люди" будут иметь успех. Но из этого не следует, что тебе пора почить на лаврах. Только сейчас, с этого момента начинается твоя литературная жизнь. Кстати, сегодняшняя хроника в "Листке" твое сочинение? Ну, вот... Даже в таких маленьких вещах сказывается художник. "Лепта вдовицы" - от заглавия и до конца является прекрасной миниатюрой, полной реальной жизни... Откуда у тебя все берется!.. Но о тебе довольно. Еще зазнаешься... Обращаюсь к вам, Татьяна Алексеевна. Хочу выпить не только за ваше здоровье, но и за ваш замечательный ум, за ваш благородный, честный характер и за то, что оберегаете и воспитываете нашего молодого босяка, подающего надежды.

Наша "мирная беседа" затягивается далеко за полночь. Перед самым уходом Миша становится серьезным, рассказывает нам о том, как он сегодня был у градоначальника Клейгельса и как у него сорвалась последняя надежда. Суровый генерал не дал разрешения на право жительства в столице.

- А между тем, - говорит Миша, - через две недели из "Новостей" уходит Лесман, и я уже приглашен Нотовичем на его место.

- Какая мерзость! - сочувственно восклицает Татьяна Алексеевна. Честному человеку нельзя жить там, где ему хочется. Это уже не "дорогая родина", а просто тюрьма... Неужели нет выхода из вашего положения?

- Есть. И вот об этом хочу с вами поговорить. Татьяна Алексеевна, будьте моей мамой, крестной, конечно, и всему конец. Становлюсь "свободным" гражданином "свободной" страны.

На другой день остаюсь дома. Хочется отдохнуть.

После завтрака предлагаю жене погулять по городу. У меня цель - обойти все витрины книжных магазинов и собственными глазами посмотреть, где и как выставлены мои три томика.

Впоследствии узнаю от Татьяны Алексеевны, что ей самой этого хотелось.

Обходим весь Невский, Гостиный двор и не пропускаем ни одного книжного магазина, чтобы не постоять перед витриной.

- Вот они, посмотри наверху, зелененькие... - шепчу я, указывая на "Погибших людей".

Геруц, повидимому, свое дело тонко знает и всюду, где только возможно, даже на витринах писчебумажных магазинов, красуются мои книжки.

Возвращаюсь домой нравственно удовлетворенный и мысленно разговариваю с уличной толпой пешеходов: "Вы видите меня? Я человек среднего роста, на мне летнее поношенное пальто, хотя уже глубокая осень, но я не простой смертный, я - писатель! Но гордиться не стану..."

Скандал. Мои "Факты из жизни" имеют такой успех, что лучше бы я на свет не родился. Скроботов встречает меня со звериной яростью:

- Что вы наделали?! - кричит он. - Где живут ваши почтовые голуби, чорт возьми! И где находится несчастный сапожник, выдуманный вами? Редакцию осыпают письмами, поступают пожертвования...

- Простите, Николай Александрович, но ведь вы же сами учили меня...

- Неправда! Я никогда не учил вас обманывать читателей... Я говорил лишь о некоторой доле фантазии... А вы что сделали? Дискредитировали лучшую газету Петербурга... Нет, это уж слишком!..