Процедура отречения выполняется со всей пышностью, свойственной австрийскому двору. В одиннадцать утра 20 ноября отец сопроводил меня в тронный зал Хофбурга, где проходила церемония. На мне было красивое розовое атласное платье, расшитое ландышами и белыми фиалками; паж нес за мною длинный шлейф.
Тронный зал был переполнен. Всего на церемонии присутствовало около 400 человек, в том числе мой жених, все мужчины семьи Габсбургов, министры и высшие должностные лица, генералы и представители крупной австрийской аристократии. Зрелище было поразительным. Мужчины щеголяли самыми разнообразными мундирами; дамы демонстрировали великолепные украшения и туалеты. Тогда я испытала прилив гордости за то, что тоже принадлежу к Габсбургам.
Император стоял перед троном под балдахином; я подошла к нижней ступеньке трона и оттуда зачитала акт отречения. После церемонии был дан парадный обед, и остаток дня прошел в вихре волнения.
21 ноября я проснулась рано и, как все женщины, принялась гадать, удачен ли день для моей свадьбы. Увы! Утро было туманным; шел проливной дождь, и я испытала своего рода суеверный ужас, который, впрочем, быстро испарился из-за треволнений, связанных с процессом одевания.
Мое свадебное платье было красивым и уникальным нарядом – материя, из которой его сшили, в прошлом составляла часть приданого принцессы Анны Саксонской. После смерти моей сводной сестры Марии-Антуанетты нам достались ее драгоценности и кружева. Кроме того, каждая из нас получила по набору на придворное платье ее матери. Материя, которая досталась мне, была такой красивой, что я всегда мечтала выйти замуж в платье из этой ткани.
Мое свадебное платье было сшито из старинного белого муара и украшено золотыми розами и листьями; на идеально простом корсаже сделали квадратный вырез, какой носят все невесты из королевской семьи. Длинный шлейф, украшенный розовыми венками, был очень тяжелым. Налет времени придал ткани красивый оттенок, и, когда я двигалась, создавалось полное впечатление, что розы мерцают и переливаются. Волосы мне завили и увенчали миртовым венком; позади венка на меня надели диадему из бриллиантовых колосьев, мамин подарок. Из-под диадемы на голову ниспадала складками отороченная кружевами тюлевая вуаль.
Когда замуж выходит эрцгерцогиня, никакой гражданской церемонии не проводят. Все документы, имеющие отношение к браку, приданому и акту отречения, высылают в страну, куда уезжает новобрачная. Допустимой признается только церковная служба.
Как только мой туалет был завершен, мы выстроились в процессию и отправились в имперскую часовню Хофбурга. Помещения, через которые я следовала, были переполнены людьми; наш проход охраняли солдаты. Мой шлейф нес маленький паж, одетый в красный с золотом мундир; интересно, помнит ли граф Харрах, как он тогда устал? Мы дошли до парадной лестницы, когда я случайно оглянулась и увидела, что паж густо покраснел и вот-вот расплачется. Несение шлейфа оказалось непосильной задачей для такого маленького мальчика.
Мне стало его так жаль, что я остановилась и, мягко высвободив шлейф, набросила его себе на руку. Такой поступок, конечно, умалял мое достоинство, но мне невыносимо было видеть страдания ребенка.
Наконец мы пришли в часовню. В этом небольшом сооружении в готическом стиле всегда очень темно, а в день моей свадьбы там было темнее обычного. В часовне собрались все представители Тосканской и Саксонской семей; император сидел на троне с левой стороны. Императрицы не было. Церемонию вел епископ. Перед тем как произнести судьбоносное «Да», я повернулась к императору и присела в глубоком реверансе, что подразумевало: «Разумеется, с вашего позволения». То же самое я повторила, обернувшись к папе, а затем произнесла «Да» так громко, что все присутствующие вздрогнули, в том числе Фридрих-Август.
Сразу после венчания все вновь образовали кортеж, но, поскольку мы на сей раз шли последними, мы какое-то время оставались на месте и беседовали с окружающими. На Фридрихе-Августе была форма австрийских драгун (полка короля Саксонии), которая восхитительно ему шла; когда он с нежностью посмотрел на меня добрыми голубыми глазами, мне показалось, что я в самом деле очень счастлива.
После долгого ожидания нам наконец удалось покинуть часовню; шествие замедляли длинные шлейфы придворных дам. Три эрцгерцога, стоявшие близко ко мне, пришли в такое нетерпение, что, желая найти другой выход из часовни, нечаянно наступили на мой шлейф. Заметив это, мой деверь, эрцгерцог Отто, довольно испуганно спросил у меня:
– Известно ли вам старинное габсбургское суеверие? Согласно ему, любой, кто наступит невесте на шлейф, в том же году умрет.
– Что ж, сейчас ноябрь, так что им придется поторопиться, – ответила я, стараясь замять случившееся. Однако от меня не укрылось, что происшествие по-настоящему расстроило Отто: с нами, Габсбургами, и без того часто происходят сверхъестественные вещи.