История моей жизни. Наследная принцесса Саксонии о скандале в королевской семье

В моем детстве дворец был самым печальным и мрачным из всех мыслимых мест. Да, он отличался внушительными размерами, но жить в нем было неудобно. Кроме того, ни внутри, ни снаружи дворец не мог считаться произведением искусства. И содержали его не так, как надлежало; вследствие плохого ухода дворец быстро ветшал. В некоторых комнатах когда-то дорогие обои висели сырыми бесцветными клочьями – их так и не заменяли. Ходили мрачные слухи, что в этом тоскливом месте совершались тайные убийства; помню, как мы боялись в детстве, когда нам рассказывали, что картины в Большой галерее по ночам оживают и давно умершие принцы и принцессы выходят из рам и бродят из комнаты в комнату.

Мой отец, который во многом оставался флорентийцем, сохранял придворных-итальянцев, а слуг-итальянцев предпочитал любым другим. Он обладал замечательным характером, и мне кажется, что здесь будет справедливо отдать дань памяти этому лучшему из отцов и обаятельнейшему человеку. Я любила его всей душой; он был нам товарищем по играм и участвовал в нашей детской жизни до того, как для нас началась унылая, однообразная дрессировка для «подготовки к нашему будущему положению». Счастливейшие воспоминания о дорогом отце связаны у меня с временами, когда мы с братьями сидела рядом с ним, слушали чудесные сказки, к которым он рисовал иллюстрации, и поджаривали всевозможные сласти в камине в детской. Отец часто уезжал из Зальцбурга. Он имел обыкновение охотиться с императором Францем-Иосифом и кронпринцем Рудольфом. Кронпринц был его близким другом и поверял ему свои тайны. Бывая дома, отец неустанно трудился. Он управлял всеми своими тосканскими владениями (великие герцоги были крупными землевладельцами, и некоторые их итальянские имения по-прежнему принадлежат членам семьи). Впрочем, после его смерти они перешли под власть императора; теперь тот управляет почти всеми нашими прежними землями. Папа вставал в четыре утра; он весь день работал, а отдых позволял себе лишь во время пеших или верховых прогулок. Он отличался крепким здоровьем и железной волей, хотя обладал взрывным, чувствительным и возбудимым характером. Все семьдесят пять слуг его обожали, так как он был справедливым хозяином, который не забывал об их личных интересах и не знал, что такое чванство.

К религии, которую исповедовали при католических дворах, отец относился с добродушным презрением. «Религия, – бывало, говорил он, – est seulement religion d’étiquette»[12]. Он жил в мире собственных идеалов, но, при всей своей богатой фантазии, был человеком очень практичным, собранным и пунктуальным до предела; его деловитости могли бы позавидовать многие банкиры и адвокаты. Он вникал во все мелочи домашнего хозяйства, от украшения парадных апартаментов до порядка на кухне. Во всех помещениях чувствовал себя непринужденно – и на все оказывал большое влияние. Мы с ним были полностью солидарны; хотя не проявляли демонстративно своих чувств, в наших отношениях преобладало идеальное взаимопонимание, и все полезное, что знаю, я почерпнула у него.

Наше детство заканчивалось, когда нам исполнялось семь лет. С того времени начиналось наше воспитание, которое правильнее назвать дрессировкой. С тех пор как я оставила дворцы и придворную жизнь, меня часто изумляет тот интерес, какой испытывает широкая публика к жизни коронованных особ, особенно королевских детей. Английские газеты освещают все, что говорят и делают маленькие принцы и принцессы; репортеры скрупулезно описывают все, чем они занимаются: катаются на пони, ходят под парусом и пр. Подобные развлечения, однако, являются вполне обычными видами досуга для хорошо воспитанных здоровых детей. Насколько я понимаю, подобные репортажи призваны потакать вкусам тех достойных представителей британского среднего класса, чьими кумирами являются респектабельность и принадлежность к королевской фамилии.

Я часто задаюсь вопросом, имеет ли широкая публика хоть малейшее представление о том, что на самом деле означает «воспитание принца». Как жизнь христианина должна служить постоянным приготовлением к жизни вечной, так и жизнь молодых принцев и принцесс служит постоянным приготовлением к их будущему высокому посту. В тот день, когда расставались с нашими нянями, мы прощались и с детством; нас передавали гувернанткам и гувернерам, которые должны были привить нам образцовые манеры. Мы ничего не должны были подвергать сомнению; в идеале нам следовало стать просто мыслящими автоматами. Как мне надоело слушать: «Не садитесь таким образом в карету» или «ваше императорское высочество, если вы хотите стать королевой, никогда не входите в комнату так, как вы… учитесь хладнокровию». Всегда было одно и то же; нас воспитывали не для самих себя, но для того, чтобы мы жили на глазах у всего мира; наши молодые жизни приносили в жертву положению. Нам не полагалось обладать ярко выраженной индивидуальностью или демонстрировать эмоции.