История моей жизни. Наследная принцесса Саксонии о скандале в королевской семье

Мой дядя Людвиг поддерживает прекрасные отношения с сельскими жителями, зато чужаки для него подобны проклятию. Он был большим другом покойной императрицы Елизаветы, которая время от времени навещала его в горном убежище. Их можно назвать родственными душами. Эрцгерцог любит свою яхту, которая всегда содержится в готовности на тот случай, если ему захочется выйти в море. Однажды он потерпел кораблекрушение у побережья Африки; тогда ему и его экипажу чудом удалось избежать пленения одним из враждебных племен. О своем приключении он написал книгу, которую озаглавил «Кораблекрушение, или Сон в летнюю ночь», и в ней охарактеризовал свою яхту как единственное место, которое может назвать своим домом.

Наверное, мне отчасти передалась его любовь к уединению, потому что я никогда не бываю так счастлива, как когда нахожусь наедине с Природой, «забыв о мире, миром позабыта».

Второй брат отца, эрцгерцог Карл-Сальватор, также испытывал неприязнь к придворной жизни. Он обожал ездить в омнибусах и трамваях, и его демократические пристрастия доставляли немало треволнений муниципальным властям. Он был превосходным ремесленником, и его «слесарные поделки» можно назвать чудом изящества и изобретательности. Его сын, эрцгерцог Франциск-Сальватор, который отличается большим умом, женился на дочери австрийского императора, эрцгерцогине Валерии. Мой дядя умер, не дожив всего девяти дней до рождения первой внучки.

Биография эрцгерцога Иоганна-Сальватора, самого младшего брата моего отца, который больше известен как Иоганн Орт, настолько живописна и романтична, что позже я расскажу о нем подробнее.

Сестры моего отца были не столь яркими, как их братья.

Мой прадед со стороны матери, герцог Карл Пармский и Луккский, был весьма занятным человеком и большим оригиналом. Устав от придворной жизни, он поселился в своих саксонских владениях. В Мейсене, где находился его любимый замок, он называл себя протестантом, а когда духовники его в том упрекнули, ответил: «Когда я поеду в Константинополь, я буду магометанином; более того, я всегда принимаю на время религию той страны, в которую еду, так как она позволяет мне больше соответствовать местному колориту». Он отличался большой рассеянностью. Говорят, однажды он принял приглашение на обед и обещал через двадцать минут приехать в дом своего хозяина, но внезапно передумал и, не сказав ни слова, вызвал карету и уехал в Парму, дорога до которой в то время занимала три дня. Его слуги никогда не знали, когда он приедет или уедет. Все в замке поддерживалось в состоянии постоянной готовности, и лишь грохот колес его дорожной кареты служил верным признаком того, что он вернулся из очередной длительной отлучки.

Он был большим почитателем прекрасного пола; в мейсенском замке есть окно, почти полностью расписанное автографами дам, которые там гостили. С женой прадедушка поддерживал вежливо-холодные отношения. С герцогиней ему было скучно до слез. Крайне преданная мужу герцогиня была очень некрасива; всякий раз, возвращаясь из поездки в Парму, он имел обыкновение восклицать: «Il faut absolument que j’aille me retremper auprès d’une jolie femme après ce tombeau de mon illustre compagne»[14].

Со своим прадедом я познакомилась в Ницце, когда мне было двенадцать лет. Я живо помню нашу встречу. Мы ездили к нему с матерью, и первое, что меня поразило, когда я вошла, – тиканье бесчисленных часов. Герцог обожал старинные часы и собрал целую коллекцию, куда входило около шести сотен экземпляров. Все часы шли; все были красивыми и редкими образчиками часового искусства. Некоторые из них приходилось постоянно держать в заточении в замшевых футлярах, так как сюжеты, изображенные на них, были хотя и красивыми, но довольно рискованными образчиками стиля Людовика XV. Старого герцога часто спрашивали, почему он включил в свою коллекцию эти весьма фривольные экземпляры, и он неизменно отвечал:

– Я люблю природу; а поскольку природа была создана для того, чтобы ею восхищались, почему мне нельзя восхищаться ею на моих часах?

В то время, когда я с ним познакомилась, прадедушка был уже совсем стариком, хрупким и почти слепым. Он провел рукой по моему лицу и сказал:

– Ах, ты напоминаешь Марию-Антуанетту, только лицо у тебя веселее. – Затем, внезапно приободрившись, он продолжал: – Regarde moi bien, Louise, je suis une bete rare. Je suis ton arrière grand-père qui est maintenant vieux et dégoutant[15].

Я посмотрела на него и решительно возразила:

– Прадедушка, должно быть, вы были настоящим красавцем!

– Да, да, – ответил он, – и я наслаждался жизнью, и ты, малышка, несомненно, тоже будешь ею наслаждаться!

– Надеюсь, дедушка, – сказала мама холодно, впервые подав голос, – что Луиза не пойдет по твоим стопам!