История моей жизни. Наследная принцесса Саксонии о скандале в королевской семье

Люди хоть сколько-нибудь разумные наверняка понимают, насколько ужасна такая жизнь для несчастных обладателей темперамента. Для меня, как, наверное, и для многих Габсбургов, подобные тесные рамки и муштра стали настоящей пыткой. Зато другие отпрыски августейших фамилий, начисто лишенные воображения, относятся ко всему, что им вдалбливают, совершенно равнодушно. Некоторые мои кузины вполне довольны своими отвратительными мужьями, которых им подобрали родители. Их – по крайней мере внешне – устраивает монотонное существование. В каком-то смысле такая жизнь во многом предпочтительнее скандалов и постоянного давления, каким подвергаются те, кто пытается вырваться за пределы дворца и обрести дорогу к свободе. Мы с утра до ночи слышали: «Что скажет народ? Что подумает народ?» Спустя какое-то время мы приучились относиться к народу как к своего рода фетишу, который следует ублажать любой ценой. А если кто-то в сердцах бросал: «Ну и черт с ним, с народом!» – ему напоминали о том, какая участь ждала тех представителей королевских семей, которые осмелились не принимать народ всерьез. Мне всегда напоминали об ужасной участи красавицы Марии-Антуанетты. Моя гувернантка упорно твердила: если бы Мария-Антуанетта не наряжалась крестьянкой, ее не казнили бы на гильотине. Вместе с тем мне всегда ставили в пример послушание Марии-Луизы. Ее поведение считалось поистине достойным принцессы. Если бы она не повиновалась императору Австрии и поехала в ссылку к Наполеону, ее ждало бы весьма безотрадное будущее, и Лонгвуд оказался бы далеко не таким приятным, как Парма. Благодаря же тому, что Мария-Луиза послушала родственников, она получила титул герцогини Пармской, у нее было много денег, бесчисленные туалеты, а на ее последующие морганатические браки с плебеями смотрели сквозь пальцы.

Мне казалось, что я никогда не стану такой, как Мария-Луиза. Мое внутреннее «я» всегда восставало против тесных рамок и бессмысленных церемоний. Поделиться своими мыслями я могла лишь с отцом, но даже он, при всей широте своих взглядов, был немного borne[13] традицией. Помню, когда я попросила у него разрешения брать уроки игры на скрипке, он ответил: «Нет, принцессе неприлично играть на скрипке». К счастью, я с детства была немного осведомлена о том, какая скука царит при других дворах. Начиная с четырнадцати лет я обязана была присутствовать на парадных ужинах, где меня намеренно сажали рядом с самыми неинтересными гостями, чтобы я училась искусству вести светскую беседу – важный навык для любого представителя королевской семьи.

Впервые я воспротивилась власти, когда меня передали в руки гувернантки. В течение восьми лет у меня не было сестер, и потому я близко дружила и играла с братьями, которые, в свою очередь, помогали мне во всяких проказах и подстрекали к ним.

Однажды я особенно расшалилась, и в наказание мне запретили идти на урок плавания. Наказание было поистине суровым, потому что я очень любила плавать. В тот день гувернантка повела нас с братьями на прогулку к небольшому озерцу в окрестностях Зальцбурга, любимому летнему месту свиданий зальцбургских щеголей. По озеру плавали многочисленные прогулочные катера и яхты; нас тоже ждал небольшой катер. Моя гувернантка медленно уселась на свое место; со стороны мы тоже выглядели самыми благовоспитанными на свете детьми из королевской семьи. Народ смотрел на нас во все глаза; наверное, именно поэтому мой брат Леопольд прошептал мне на ухо: «Давай что-нибудь сделаем!» На меня снизошло вдохновение. Повернувшись к гувернантке, я попросила:

– Пожалуйста, разрешите мне искупаться!

– Что, ваше императорское высочество?! Нет… это совершенно невозможно!

Тогда я спросила:

– Можно я прыгну в воду?

Братья прыснули в кулаки.

– Нет.

Не тратя больше времени, я прыгнула в воду прямо из катера, в одежде, и принялась плавать вперед и назад, к ужасу зрителей на берегу и к яростному неодобрению моей достойной гувернантки, которая завизжала: «Вылезайте, нехорошая девочка!» – и тут же принялась распекать моих довольных братьев.

Впрочем, мне удалось выбраться из воды без происшествий, и я вернулась во дворец мокрая, но непобежденная. Поднимаясь по парадной мраморной лестнице, я встретила брата императора, эрцгерцога Людвига-Виктора. Он окинул меня изумленным взглядом и расхохотался.

– Признавайся, Луиза, – сказал он, – чем ты занималась?

– Принимала ванну, – ответила я.

– Похоже на то, – ответил он, оглядывая меня с головы до ног, с моей мокрой одежды на ступени натекли лужи. – И мне кажется, – продолжал он, – что ты всегда будешь поступать по-своему! – Добродушно похлопав меня по мокрому плечу, он зашагал дальше.

Когда я пришла к себе, у меня состоялся крайне неприятный разговор с мамой. Она тоже долго смотрела на меня с изумлением, а когда наконец обрела дар речи, произнесла:

– Луиза, сейчас можно сделать только одно, а именно немедленно послать за врачами, потому что ты наверняка сошла с ума.

Оставленная наедине с гувернанткой, я заметила: