История моей жизни. Записки пойменного жителя (сборник)

Плодовитыми были те дубья. К началу осени, в сентябре, листья на них ещё были зелёными, но как посмотришь, бывало, на любой из тех дубов со стороны, так он весь казался светло-коричневым. Это потому, что весь был усыпан плодами. Коричневые жёлуди перебивали цвет листвы. Местные жители называли жёлуди орехами и часто заготовляли их на зиму для свиней. В начале октября зрелые орехи шибко падали с дубьев на землю; под некоторыми дубьями она была сплошь покрыта ими. Под одним дубом можно было насобирать не один мешок. Форма орехов у каждого дуба была почему-то разная: на одних орехи длинные, похожие на винтовочные пули, на других — круглые, напоминающие картечь. А размером — все крупные: больше, чем полвершка в длину, а толщиной с большой мужицкий палец. Только одна дубовая роща у Подъягодного озера могла бы снабдить на зиму превосходным кормом не одну сотню поросят. Даже вековых дубьев, не говоря уже о молодняке, на территории поймы росло тысячи, и все были чрезвычайно плодовиты. Многие сотни красивых темноствольных деревьев диаметром ствола у земли почти в две мужицких охапки, с глубокими бороздами в шершавой коре, росли в урочище Мишино, в местечке Кочериха, под хутором Алексеевским. Название озера Дубное произошло от берегового дубья. Много их росло не только по урочищам и разным местечкам вблизи Мологи, но и в центре самой поймы, и по берегам Шексны.

Никто, конечно, и подумать тогда не мог, что придёт беда и дивная красота дубового леса вместе с бархатом трав исчезнет невозвратимо.

Для деревенских мальчишек было забавой ходить в начале осени в дубовые леса за орехами, взять в руки палку, нацелиться ею на какую-нибудь дубовую ветку, усеянную орехами и, не промахнувшись, с силой ударить по намеченной цели. Ветка от удара вздрагивала, орехи, как град, сыпались с неё наземь. Пойменские ребятишки придумывали свои игры под дубья-ми. Например, один из артели прицеливался палкой в ветку, а остальные с непокрытыми головами, гомоня и хохоча, вставали внизу. Ловко брошенная палка ударяла о ветку, орехи градом сыпались с неё на головы ребятни. Потом мальчишки принимались разглядывать друг у друга головы: есть ли там шишки, да у кого они шибко большие. Ребята набивали карманы орехами и отправлялись в деревню, где палили ими из рогаток по воробьям.

Зимой пойменской детворе было интересно печь дубовые орехи на железной печке. От нагревания скорлупа их с громким хлопаньем лопалась, и, слетая с печки, они волчком вертелись на полу, застревая где-нибудь в щели. Прихваченные зимним морозцем испечённые орехи были для детворы взамен пряников и, наверное, напоминали каштаны.

Поросята мгновенно опорожняли кормушки с дубовыми орехами: жадно чавкали, прикрыв от удовольствия свои свинячьи глазки и пуская слюну. Бывали случаи, когда по осени поросята уходили из дому в дубовые леса — видно, от разыгравшегося на желуди аппетита. Там они обжирались буквально до смерти. Помню, как-то раз пошли мы с мальчишками в дубовую рощу, что неподалеку от хутора, и там нашли под дубом мёртвого поросёнка: он лежал со вздутым брюхом и оскаленными зубами. Возвратившись, мы рассказали о том поросёнке. Он оказался хуторским — у Смирновых два дня назад действительно пропал поросёнок. Его-то мы и нашли.

— Объелся, бедняга, орехам-те, — сокрушалась тетка Марья Смирнова, прибавляя неизменную здесь частицу — те.

К северу от Ножевского хутора по направлению к янским лесам у деревни Сулацкое и у хутора Алексеевского дубья росли сплошной чащей и были поразительно высоки, ровны, как мачтовые сосны, — на них ветки с листьями росли у самой макушки. Мужики многих деревень поймы приезжали в ту чащу заготавливать дубья для саней. Из одного сулацкого дуба выходила пара полозьев, а из его вершины — дуга для запряжки лошади или полоз для легкой зимней повозки.

Делать зимние сани для запряжки лошадей — ломовая искусная работа для мужика. На это нужно было затратить много сил и времени. Полозья изготовлялись из крепкой породы дерева. И тут дуб был незаменим. Дубья пилили в лесу на кряжи нужной длины, привозили в деревни и помещали в специальные парники для гнутья полозьев. Те парники вмещали по тридцать-сорок пар дубовых кряжей. Без парника конец дуба в плавный полукрендель для санного полоза ничем было не загнуть — дуб ломался. А распаренный в парнике он гнулся как ивовый пруток, только усилий для загибки требовалось, конечно, во много раз больше.