История моей жизни. Записки пойменного жителя (сборник)

Бывало так, что отправится мужик торговать санями на ярмарку, а лёгкой повозки на обратный путь не прихватит. Сани-то все распродаст, а домой ехать не на чем. Так такой санный торгаш подвяжет тулуп красным кушаком, сядет верхом на лошадь да таким манером и вертается в пойму.

Нередко мужики-санщики возвращались домой навеселе, в трактире чарку пропустят, да по дороге домой из горлышка пшеничной добавят. Жёны входили в их положение, много не ругались.

Многим пойменским жителям торговля санями и дугами приносила немалый доход. Про того, кто продавал сани и возвращался домой с торгов шибко пьян, говаривали: «Напился так, что „с копыльков долой“». А про того, кто торговал дугами и тоже изрядно напивался, говаривали: «Напился в дугу». И хотя саней да дуг делают теперь очень мало, но изречения эти до сих пор в народе бытуют. Только раньше-то они были, как говорится, буквальными. Что значит — «с копыльков долой»? А то, что крепость прежних саней держалась на копыльях. Если копылья у саней сдавали, то сани неминуемо разваливались, словно пьяные, валились, как и хмельной человек со своих природных копыльев. То же и с дугами: уж как гнут-перегнут пьяный человек, словно дуга над лошадью.

Делали пойменские мужики и дуги для лошадиных запряжек. Они были нужны в любую пору года, и спрос на них был не меньшим, чем на сани. Заготовки на дуги тоже распаривались в парниках и гнулись в особых станах.

Сделать дугу было гораздо проще, чем сани, и ценилась она дешевле. Кроме дуба на дуги шла черёмуха, моложская ива и вяз. Эти деревья, когда просохнут хорошенько, становятся очень крепкими и для изготовления дуг вполне подходящи. Для выездки на лёгких повозках зимой и на тарантасах-одноколках летом многие дуги украшали росписью. Бывало, подвешенные под ними валдайские колокольчики радовали и бодрили своим звоном окрестности. Особенно когда запряжённая в разукрашенную повозку тройка лошадей, изогнув шеи и оттопырив хвосты, мчалась вдоль деревенской улицы, как по Тверской-Ямской.

На пологих местах и на песчаных откосах по берегам Мологи и Шексны в изобилии рос мелкий ивняк. Местами его вырастало столько, что он занимал обширные площади, стоял, как высоченная трава — хоть косой коси. Сломать ивовый прут было невозможно: он только гнулся, как резиновый шланг. Вяжи из того ивняка узлы, тяни его руками с любым усилием — ни за что не лопнет. Из тех ивовых прутьев выходили добрые корзины, их плели многие жители поймы. Делали и постельники для санных кресел, и добротные короба на мелкие повозки для выезда на лошади зимой. Ивовым прутом оплетали также летние одноколки и тарантасы, в которых удобно садились два человека на заднее сиденье, а кучер — на передок. Сядешь, бывало, в тот тарантас и чуть тронешь вожжами впряжённую в него лошадь, как сразу два его колеса покатят седоков по тутовой трёхколенной дороге, выбитой колесами подвод и копытами лошадей.

Плетением из ивового прута тешились многие, но особо славились этим мастерством жители деревень Ильца, Ветрено, Куличи. Илецкие и куличские жители часто заготовляли ивовые прутья на зиму. В студёную пору, чтобы зря не пропадало время, они плели из них всякие нужные в хозяйстве вещи. Мой дедушка Никанор много всего хорошего плёл для семьи графа Мусина-Пушкина: не только корзины и утварь, но даже оплетал ивовым прутом уличную графскую мебель.

Гулянья молодёжи и праздники пожилых

В деревнях поймы молодёжи всегда было много. В Молого-Шекснинском междуречье редко кто из деревенских уходил жить в город. Вся деревенская молодежь, отучась в сельской школе, кто сколько мог, жила подле своих родителей и с ранних лет приобщалась к крестьянскому труду. Семьи тогда зачастую были большие: пять, десять, а то и больше детей. Дети жили и росли по воле судьбы, в неге не купались, а попечительство имели только от своих родителей.

Повзрослевшая молодёжь работала крепко, самостоятельно. Во всяких делах не поддавалась мужикам и бабам средних лет. Зато и веселиться парни и девки умели от души, умели с азартом провести не занятое работой время. Клубов в деревнях поймы не было. Кино появилось в середине 30-х годов, да и то его привозили лишь в большие сёла и деревни. В избу, где шло кино, народу набивалось битком. Например, в Борисоглеб посмотреть фильм стекались жители из многих деревень. Богомольные старики и старухи — только эти в кино не ходили: пугались антихристовой силы. А мужики и бабы средних лет кинофильмами интересовались. И всё-таки в те поры основными зрителями были молодые.

Клуб в Борисоглебе называли народным домом, сокращенно — нардом. То было низенькое деревянное строение с несколькими окошками, с одной входной дверью, которая словно из-под земли росла — крыльца при входе в нардом не было. Еще до революции это зданьице было обшито тёсом и выкрашено краской грязного цвета. Так что к тридцатым годам борисоглебский нардом являл собою заурядный барак, если не сказать сарай. Говорили, что у графа Мусина-Пушкина в этом помещении располагался подсобный склад.