История моей жизни. Записки пойменного жителя (сборник)

Издавна был заведён такой обычай, чтобы девки приходили на беседы с рукодельем. Они садились рядками на лавки и рукодельничали с песнями, прибаутками, смешками: кто вязал кружево, кто прял кужелёк льна на нитки, кто вышивал затейливые узоры на домотканой утирке. Рукоделие воспитывало, одухотворяло женщин, рождало полезные навыки, хороший вкус. Рукодельничать на беседах было и почётно, и ко многому обязывало. Надо было не ударить в грязь лицом, показать своё умение: ведь работать на глазах не то, что дома в одиночку. Так что девки работали на беседах, как говорится, не покладая рук. Они выпускали из рук работу только на время танцев да плясок, а песни, прибаутки, частушки летели из их уст в то время, когда руки без устали делали своё дело. Так и лились песни на беседах под жужжание веретён, и под такую чудную музыку золотые руки мастериц выводили красные узоры на холстинных полотнах.

Незамужние девки-старогодки, а таковыми считались те из них, кому перевалило за двадцать пять лет, на беседы ходили очень редко. Да и то отваживались туда заглянуть только бойкие и отчаянные.

Беседы устраивались только под воскресенья. На них приходило много парней и девок из окрестных деревень. Любовь невидимой нитью крепко тянула друг к другу междуреченских девок и парней. «К милой и семь вёрст не кривуль», — часто говаривали родители, глядя на своего сына, который собирается на гулянье в соседнюю деревню.

Во время бесед все усаживались вдоль стен на скамейках, а середина избы была свободной: здесь плясали, устраивали массовые танцы и игры. Сидели, однако, по большей части девки — им так и положено, и рукоделье при них. Парни в основном стояли, вели свои мужские беседы да стреляли по сторонам глазами на своих зазноб или отыскивали себе подходящую к этому званию. Подростков — мальчишек и девчонок — на беседы не пускали: не доросли еще. Но в те времена занавесок на деревенских окнах почти не было. Так ребятня, зная, в каком доме намечается беседа, жадно заглядывала во все его окна: как там парни и девки веселятся, да кто с кем ухажерничает. Изнутри казалось, словно поросячьи пятачки сплющенные носы ребятни прилепились к стеклам. Нет-нет, да какой-нибудь малец или девчонка сверзнутся с завалинки избы, повалятся в снег. Зима, все дети в шубах, словно выводки медвежат, собравшиеся в одно место побарахтаться в снегу да поглазеть на любопытное зрелище.

Освещение на молодёжных беседах было таково, что и у грешных богомольцев — самое скудное. У стен и под потолком висели две-три керосиновые лампы, каждая с широким жестяным кругом поверху для отражения света вниз и с двумя проволочными дугами по бокам. И это считалось вполне нормальным освещением. Ведь жители поймы узнали керосиновые лампы только в начале двадцатого века. А до этого во всех деревенских избах светильниками в долгие зимние вечера были лампадки, заправленные «боговым» гарным маслом. В лампадку с тем маслом опускался тряпичный фитилек. Его поджигали, и он горел маленьким огонёчком, высасывая из лампадки пережжённое льняное масло. Спать ложились сразу, как стемнеет. А темнота, она, понятное дело, будит силы природы — может, оттого, что не было электричества, и дети плодились в крестьянских семьях бессчётно? А ещё была для освещения в домах мать-лучина. Её не очень расходовали, зажигали накоротко, чтобы поужинать. Да и в бытность лампадок народ старался экономить масло, зажигали лампадки не во все зимние вечера, а только в воскресные да праздничные. Лампадку-коптилку почитали, ставили не где-нибудь, а только на божницу к иконе, либо подвешивали вблизи от неё к потолку на цепочку. От горящей лампады освещения и копоти больше всегда доставалось лику Господню, чем людям в избе. В старину такое освещение было и на беседах у молодёжи.

Это уж после революции, в тридцатые годы, керосиновая лампа пришла в дома как прогрессивное веяние нового времени. Но и она настолько коптила, что, бывало, сквозь кубоватое, пузырём, ламповое стекло не было видно ни огня, ни света: во мгле маячила чёрным пятном лишь одна сажа. Да в те времена это не очень беспокоило людей, на освещение внимания обращалось мало. Тем более — на беседах. Во мраке парни и девки лихо отчебучивали свои танцы да пляски, пели песни и частушки. Ну и любезничали, конечно.

Ни одна беседа не обходилась без баяниста. Без него получались одни лишь хиханьки да хаханьки — не спеть, не станцевать. Так что гармонист был центром веселья на беседе. В те времена в России особенно популярна была гармонь «Вятка», звонкая, тонкоголосая. Бывало, как рванёт такую гармошку какой-нибудь парень, играть умелец, как пробежит ловкими пальцами по пуговкам-клавишам, да как втянет потом меха назад, да вытянет сызнова в змейку — гармонь так и зальётся. Тогда и сердце в груди какой-нибудь взгрустнувшей девки забьется шибче.