История моих бедствий

2. Вот почему, когда аббат Клервоский, вооруженный ревностью к вере и справедливости, уличил его перед лицом епископов относительно этого, он ничего не признал и не отвергнул, «о, упорствуя в своей нечестивости, от суда, добровольно им избранного и не нанесшего ему ни оскорбления, ни обид, обратился с жалобой к апостольскому престолу[311].

Епископы же, собравшиеся ради этого воедино, полагаясь на суд досточтим ости вашей, относительно его личности ничего не решили и только главы книги его, осужденные святыми отцами, обрекли как бы в силу врачебной необходимости на уничтожение, для того чтобы болезнь не размножалась. Ибо ведь человек этот увлекает вслед за собой очень многих, и существует народ, ему верящий. Необходимо смешным лекарством предотвратить эту заразу –

Ибо поздно готовить лекарство,
Если уж долго болезнь
В пренебреженье была[312]

.

Мы дошли в этом деле до такого предела, до какого осмелились; твое дело, наиблаженнейший отец, позаботиться об остальном, дабы никакой порок превратной ереси не запятнал в твой век красоту церкви. Тебе, друг жениха, вручена невеста христова, тебе же надлежит передать непорочную деву единственному мужу – Христу.

Письмо Бернара Клервоского магистру Гвидо де Кастелло

(Письмо 192)[313]

Достопочтенному владыке к возлюбленнейшему отцу, магистру Гвидо, божьей милостию кардиналу пресвитеру святой римской церкви, Бернар, именуемый аббатом Клервоским, желает не склоняться ни одесную, ни ошую.

Я был бы несправедлив к вам, если бы считал вас способным любить кого-либо настолько, чтобы любить вместе с ним в равной степени и его заблуждения. Ибо ведь, если кто-нибудь любит кого-нибудь именно так, он не понимает еще, как ему должно его любить. Ведь такая любовь есть земная, животная, дьявольская и вредящая одинаково как любимому, так и любящему. Пусть другие судят о прочих, как им угодно. Я же до сих пор могу думать о вас только то, что является близким к разуму и относится к стезе справедливости. Пусть некие прежде судят, а после исследуют. Я же не буду судить о напитке, сладок ли он или горек, прежде, нежели не испробую его.

Магистр Петр вводит в книги свои нечестивые новшества слов и понятий: рассуждая о вере противно вере, он (нападает на закон при помощи слов закона. Он ничто не рассматривает как бы в зерцале и как загадочное; но взирает на все лицом к лицу и свободно разгуливает среди того, что выше его, среди чудесного и великого. Для него было бы лучше, если бы, согласно заглавию его книги, он познал себя самого[314], не преступал бы меры своей и стремился к умеренности. Не я обвиняю его пред папой. Имеется книга его, его обвиняющая, которой он принес себе мало пользы. Ведь, когда говорит он о троице, от него пахнет Арием[315]; подобно Пелагию[316] помышляет он о благодати; когда же он рассуждает о личности Христа, он думает, как Несторий[317].

Я слишком мало верил бы в вашу справедливость, если бы дольше просил вас о том, чтобы в деле, касающемся Христа, вы никого не предпочли бы Христу. Знайте же, что и для вас, коим власть дана господом, и для церкви христовой, а также и для этого человека полезно, чтобы тот, чьи уста преисполнены злоречивости, горечи и коварства, был обречен на молчание.

Письмо Бернара Клервоского кардиналу пресвитеру Иву

(Письмо 193)[318]

Возлюбленнейшему своему Иву, божьей милостью кардиналу-пресвитеру святой римской церкви, Бернар, именуемый аббатом Клервоским, желает любить справедливость и ненавидеть несправедливость.

Магистр Петр Абеляр, монах, не подчиненный уставу, прелат, не имеющий забот, не соблюдает правил и не сдерживается ими. Человек, полностью двуличный и непохожий сам на себя, внутри Ирод, снаружи Иоанн[319], он не имеет в себе ничего монашеского, кроме имени и одеяния.

Но что мне до этого? Всякий несет свое бремя. Однако имеется нечто иное, чего скрыть я не в состоянии и что касается всех тех, кто любит имя Христа. Он высказывается нечестиво по отношению к небесам; он подрывает нерушимость веры и чистоту церкви; он преступает пределы, которые положили наши отцы, когда пишет и рассуждает о вере, о таинствах и о святой троице; прибавляя и отнимая, он изменяет отдельное по собственному желанию. В своих книгах он проявляет себя творцом лжи и создателем превратных догматов и высказывает себя еретиком не столько в заблуждениях, сколько в упорной защите ошибок[320]. Он является человеком, преступающим меру свою и уничтожающим силу христова креста в мудрости слова. Он знает все, что имеется на небесах и «а земле, кроме себя самого.