История моих бедствий

2. По неразумию я давно уже рассчитывал на покой для себя, когда будет усмирено львиное бешенство[288] и в церкви восстановится мир. И вот нашла успокоение – она, не я. А я и не знал, что обретаюсь в долине слез, или забыл, что нахожусь в земле забвения. Я не замечал того, что земля, на которой я обитаю, растит для меня лишь шипы и тернии, и что, после того как подрезаны одни, вырастают другие и что опять на месте тех появляются новые – безостановочно и бесконечно. Я слышал об этом, но, как я испытал ныне, наилучшее представление о слышанном дается самими муками. Вновь возобновляется скорбь, не подавленная окончательно; вновь нахлынули слезы, потому что вновь усилилось зло. И на испытавших иней обрушился снег. Пред лицом мороза этого – кто устоит! В результате хлада этого вновь остыла любовь, так что силу возымела несправедливость.

Мы избегли льва, но наткнулись на дракона[289], который, может быть, не менее вредит в засаде, чем тот, рыча с высоты. Хотя уже не в засаде. О, если бы его насыщенные ядом рукописи продолжали находиться под спудом и не читались на перекрестках дорог. С быстротою распространяются книги, и те, которые ненавидят свет, потому что являются злыми, нападают на свет, полагая мрак светом. В города и замки вносится мрак вместо света. Всем повсюду предлагается яд вместо меда, или, вернее, в меду. Они переходят от племени к племени и от одного государства к другому народу. Новое куется евангелие для племен и народов, новая предлагается вера, закладывается иной фундамент, чем положенный ранее. О добродетелях и пороках рассуждают безнравственно, о таинствах церкви не соответствующим вере образом, о тайне святой троицы не просто и не здраво. Но все преподносится нам искаженно, все необычайно и вопреки тому, как мы это восприняли.

3. Выступает Голиаф[290], огромный телом, защищенный со всех сторон своими прославленными воинскими доспехами, и предшествует ему также его оруженосец Арнольд Брешианский[291]. Чешуя с чешуей соединяется, и нет между ними доступа воздуху. И вот нажужжала пчела французская итальянской пчеле, и они соединились против господа и против Христа его. Натянули лук, приготовили в колчанах своих стрелы, для того чтобы поразить из засады праведных сердцем. Являя по жизни и облику вид благочестия, но от добродетели его отрекшиеся, они тем обманывают многих, что преображаются в ангелов света, хотя суть ангелы сатаны. Итак, стоя вместе со своим оруженосцем между обоими полчищами, Голиаф вопиет против фаланг Израиля[292] и порицает отряды святых тем более смело, что знает об отсутствии Давида. И, наконец, в поношение учителей церкви превозносит величайшими похвалами философов. Выдумки их и собственные новшества предпочитает вере и учению католических отцов. И когда пред лицом его все бежали, меня, наиничтожнейшего из всех, он вызвал на поединок.

4. И в конце концов написал мне, конечно, по его наущению, архиепископ Санса[293] и установил день заседания, где Абеляр, в присутствии его и соепископов, смог бы, если сумеет, изложить свои превратные учения, возражать против которых должен был бы я. Я отказался[294] как потому, что я еще молод, а он является мужем-борцом со дней своей юности, так и потому, что я считал недостойным предоставлять ничтожным умам людишек обсуждение основ веры, которая, как известно, опирается на твердо установленную истину. Я говорил, что для осуждения его достаточно его сочинений и что должны звучать не мои слова, но мнения епископов, которым надлежит по их долгу судить о догматах. Тем не менее, он заговорил еще громче, созвал многих, собрал единомышленников. Я не хочу говорить о том, что он писал обо мне своим ученикам. А то, что он будет мне возражать в установленный день в Сансе, он сам распространил повсюду. Слух об этом дошел до всех и не остался скрытым от меня. Но вначале я скрывал это, ибо общие разговоры трогали меня мало. Однако, хотя и с трудом, со слезами уступая совету друзей, видевших, каким образом все готовились как бы к зрелищу и опасавшихся того, чтобы из-за нашего отсутствия не возрос бы соблазн для народа и не выросли бы рога у противника, потому что заблуждения укореняются больше, когда нет того, кто бы ответил на них или высказал возражения, я прибыл в указанный день «а место, само собой разумеется, неподготовленный и невооруженный, повторяя мысленно изречение: «Не заботьтесь о том, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать», и другое: «Господь, за меня! Не устрашусь: что сделает мне человек?».