Изучая сухие официальные династические анналы, мы можем получить лишь слабое впечатление о социальной напряженности, которая в итоге привела к краху монголов. Крестьянство, «вьючные животные» многих древних сообществ, несло на своих плечах груз непомерных сборов, которые у них требовали бесчувственные и беспечные степняки. В Северном Китае многие крестьянские хозяйства стали пастбищами для монгольских лошадей, а земледельцы в одночасье лишились всего. Большое гражданское строительство, которое вели Хубилай и его преемники во славу династии Юань, велось с использованием принудительного труда. На флоте служили насильно согнанные туда крестьяне. В военных поселениях, существовавших по всей империи как центры монгольской силы, также использовался подневольный труд. Буддистские и другие храмы, сооружение которых финансировалось или спонсировалось государством, с экономической точки зрения представляли собой большие самоокупающиеся поместья, где широко использовался крестьянский труд. Старшие офицеры армии и чиновники награждались наделами земли, которые обрабатывали подневольные крестьяне. Когда монголы стали понимать, как функционирует китайское общество, они лишили мелких землевладельцев, из числа которых набирались, политической власти, закрыв им доступ к высоким чинам на службе, но компенсировали это, отдав им почти полный контроль над сельским населением. Крестьяне, угнетаемые одновременно двумя аристократиями, монгольской и китайской, были лишены защиты государства, которое не желало притеснять ни одну из них. Они погружались в нищету и долги. Самые смелые – или окончательно отчаявшиеся – бежали в горы и леса прибрежных провинций Фуцзянь и Гуандун. А те, кто остался, прислушивались к словам агитаторов, призывавших их восстать и отомстить тиранам.
Обманчивую видимость процветания имел монгольский Китай отчасти благодаря предприимчивости класса торговцев, также привилегированной части общества. Эти люди были освобождены от прямых налогов и могли свободно путешествовать по всей монгольской Азии, как подданные и зачастую агенты великого хана. Они были по большей части иностранцами, говорящими по-персидски мусульманами или говорящими по-итальянски христианами. Да и вообще создается впечатление, что в Китае начала XIV века было не меньше купцов, чем миссионеров. Миссионера Джованни Монтекорвино сопровождал купец Пьетро де Лукалонго. Епископ из Зайтуна упоминает о генуэзских купцах, миссионер Джованни Мариньолли говорит о складе для европейских купцов в Зайтуне, а монах Одорик, описывая размер и богатство Куинсая, обращается за подтверждением к людям, «которых там было много» и которые теперь живут в Венеции. Среди «семи мучеников Алмалыка», казненных в 1339 году, был генуэзский торговец. В 1951 году была установлена мраморная плита в Янчжоу с латинской надписью, посвященной Катерине, дочери некого Доминика Виллиониса. Надпись датирована 1342 года и украшена резным изображением Мадонны с младенцем.
Дороги теперь были относительно спокойными, а вся Азия была открыта для торговой деятельности. Доходы торговцев, безусловно, были велики, но большая часть их богатств утекала из Китая. Растущая нехватка монет, вероятно, объясняет массовый выпуск бумажных денег, приведший к инфляционному кризису XIV века. Китайский торговый флот располагался главным образом на юге, на бывших территориях Сун, и здесь местные судовладельцы и бизнесмены могли беспрепятственно развивать торговые связи с государствами Индокитая.
Анализируя недовольство аграриев, которое в конце концов оказалось роковым для монголов, мы, вероятно, должны подчеркнуть разницу между условиями на севере и юге. Север долго был под влиянием варваров. Власть государства распалась. Монгольская знать захватила самые хорошие земли. Но близость столицы познакомила императоров и их советников с проблемами земледельцев в провинциях, которые можно назвать «домашними». На юге же длительное существование Сун обеспечило также поддержание государственной машины режима. Правительство Пекина, желая умиротворить эти покоренные территории, оставило китайским землевладельцам их поместья и редко становилось между ними и крестьянами. По мере того как слабело монгольское правительство, росло могущество класса землевладельцев. Процесс продолжался до тех пор, пока угнетение сельских масс не привело к серии народных восстаний, подобных тем, что в долгой китайской истории всегда предшествуют смене династии.