История Небесного дара

— Не может быть, это не она! — зашумели все наперебой.

— Это же моя лавка… Как мне не знать, где она?! Ей уже больше тридцати лет… Тигр, помоги мне подняться на стену, я хочу разглядеть получше!

Отца колотило все сильнее, он тяжело дышал, но не унимался. Слыша, как над стеной свистят пули, Небесный дар решил рискнуть сам и предложил:

— Папа, давай лучше я полезу!

— Ты? Разве ты разглядишь? — Казалось, отец не доверял даже его глазам.

Небесный дар не мог ничего с ним поделать — тем более что он действительно не знал точно, где искать «Счастье и изобилие». Отец рвался вперед. Если его лавка горит, ему наплевать на пули, он должен взглянуть на нее собственными глазами. Небесному дару пришлось принести фонарь. Тигр приставил к стене скамейку, но обессиленный отец не мог взобраться на нее: он по-прежнему дрожал, разевал рот, на лбу у него выступил холодный пот. Немного отдышавшись, он с помощью Тигра поставил на скамейку одну ногу, закрыл глаза и замер. Потом поднял другую ногу, и в этот момент снаружи застрекотала пулеметная очередь.

— Спускайтесь, пулемет! — в ужасе закричал Тигр, но старик но слышал его.

Держась одной рукой за стену, а другой — за Тигра, он продолжал лезть выше, наконец встал на обе ноги, кашлянул и ухватился за верх стены — ухватился крепко, намертво. Теперь он увидел, что зарево идет с восточной части Южной улицы. Большие клубы черного дыма вместе с искрами поднимались вверх, захватывали полнеба, затем опадали, а дымные струйки продолжали подниматься — то прямо, то наискосок, то извиваясь. Они теснили друг друга, пересекались, сплетались, снова разъединялись, меняли свой цвет, становясь из густо-черных светло-серыми. Внезапно снизу что-то вспыхивало, среди дыма рассыпался сноп искр, и дым светлел. Другие клубы, напротив, темнели и поднимались высоко-высоко, закрывая даже звезды. В воздухе пахло гарью. Это горели «Счастье и изобилие» и другие лавки — горели совершенно свободно, потому что их никто не тушил.

Господин Ню стоял возле стены как деревянный. Он уже больше не дрожал и, казалось, не жил: жили только его глаза, видящие, как плоды его тридцатилетних трудов превращаются в клубы черного дыма и, извиваясь, словно поворачивая назад головы, неудержимо плывут на север. Тигр обеими руками поддерживал хозяина, но все-таки не сумел его удержать — тот вдруг резко покачнулся и упал. Небесный дар вскрикнул от неожиданности, выронил фонарь, и все погрузилось во тьму. Лишь хлопья сажи летали кое-где на фоне более светлого неба.

Глава 21 ЛИЦО КАК ПЕРСИКОВЫЙ ЦВЕТОК

Война кончилась, действительно принеся Юньчэну «полнеба в алой заре» — сбылись стихи Небесного дара. От лавки «Счастье и изобилие» осталась лишь куча золы и черепицы. Наиболее важные счета и бухгалтерские книги удалось вынести еще до прихода войск в город, но все товары сгорели. Господин Ню серьезно заболел. Это была самая главная его лавка, и теперь, после того как он собственными глазами видел ее гибель, ему не хотелось жить дальше. Последние несколько лет он отнюдь не хозяйничал спустя рукава, старался изо всех сил, и вот результат… Он уже не верил ни в торговлю, ни в самого себя. Огонь, пули, снаряды были безглазы и безжалостны, он никак не ожидал, что окончит среди них свою старость!

Небесный дар долго не мог писать стихов и даже не ходил в комнату для занятий. Он виноват перед отцом, виноват прежде всего тем, что написал эту фразу об алой заре в полнеба! Он виноват и перед Юньчэном, потому что самые оживленные его улицы — Южная и Северная — превратились в полосы пепла. Когда он писал свое стихотворение, он презирал родной город, а теперь, когда его действительно ранили, полюбил его. Он не смел даже выйти на его улицы. И торговлю он презирал, а кончилось дело тем, что сгорела не только отцовская лавка, но и чужие! Он никак не мог этого ожидать и раскаивался, что написал подобные стихи. Все-таки он любимец отца и должен больше жалеть его, помогать ему. Как бы отец не умер от этих переживаний, а то получится, что он и мать погубил своей глупостью, и отца! Небесный дар страдал от собственных противоречий, потому что он не считал идеалы отца достаточно высокими, но не мог из-за этого не обращать на него внимания, не был настолько жесток. Когда он слышал, как отец ворочается на кровати и стонет, его уже не тянуло в свой поэтический мирок, и он чувствовал, что жизнь и смерть еще важнее, чем ивы, ветер и луна, хотя он и не понимал как следует, что такое жизнь и смерть.

«Мятежные учащиеся» высмеивали его, заявляя, что он пошел вспять и ударился в сыновнюю почтительность; учитель Чжао прислал письмо, говоря, что он продемонстрировал свою слабость, не поехав с ним в Шанхай. Но Небесный дар решил не слушать их: будь что будет, а на двух лодках разом не устоишь. Что бы ему ни говорили, болезнь отца важнее, он должен быть рядом с ним, это его миссия.

Постепенно отец начал поправляться. Никто при нем не упоминал о сгоревшей лавке, и он даже сам посмеивался: