История Ногайской Орды

О нем известно прежде всего из документов, исходящих из ставки Исмаила. Бий отвоевал свои улусы у Юсуфовичей и обнаружил, что у населения не осталось ни скота, ни зерна, ни продовольственных запасов — война вымела все. Сначала победитель лишь лаконично отметил: «А на наши улусы голод пришел» — как основание возложить на русскую сторону содержание трехсот пищальников, выпрашиваемых у царя. Тогда же впервые Исмаил предложил Ивану IV направить в Астрахань «много хлеба» для ногаев. Кроме того, ситуация, когда «коней и запасу у нас нет, оголодали есмя», служила для него оправданием неучастия в опасных военных акциях, задуманных русскими против Крыма (ИКС, д. 5, л. 29 об., 32 об.).

Но к середине 1557 г. положение с пропитанием стало настолько критическим, что посыпавшиеся в Москву просьбы предоставить семена и зерно для спасения от голодной смерти уже не были отговорками от излишних расходов. Положение осложнилось наводнением в районе ногайской столицы (разливом Яика?), затоплением скудных посевов местных жителей: «А пашню сараичиковскую вода взяла. А улусы наши животиною обмерли, и голодны есмя»; «Улусы наши [без] животов остали и оголодали… годы уже и три и четыре в воине пребывая, животов у нас не осталося»; «Сами есмя истомны голодом, и улусы наши голодни. Сево году ни животов, ни лошадей, ни одежи у нас не осталось… Наши улусы оголодали и озлыдали… Голод у нас» и т. п. (НКС, д. 5, л. 33 об., 43, 43 об., 46 об.–47 об.). Та же ситуация сохранялась и в следующих, 1558 и 1559 гг. На бия теперь легла обязанность содержать огромное количество разорившихся соотечественников, которые утратили весь свой скот, не могли кочевать и остались без всяких средств к существованию: «А животов и кун (т. е. денег. — В.Т.) у меня нет, и есть нечево… А людей некочевных у нас много» (НКС, д. 5, л. 78 об., 90 об., 91 об., 99 об., 132 об.).

Все эти отчаянные сетования не были лишь средством выпросить дополнительные поставки из России. Елизар Мальцов застал переход власти от Юнуса к Исмаилу летом 1557 г. и описал обстановку, в которой совершался очередной переворот: «А нагаи, государь, изводятца, людей у них мало добрых (т. е. зажиточных. — В.Т.), да голодни, государь, необычно нагаи и пеши. Много з голоду людей мрет… Земля, государь, их пропала, друг друга грабит… Взяла их нужа великая, в Нагаех люди голодни» (НКС, д. 5, л. 21, 23). Вдобавок к этим несчастьям в степях разразилась эпидемия чумы.

Именно в то время, в 1558 г., через Астрахань проезжал английский путешественник Э. Дженкинсон, который имел возможность наблюдать состояние ногаев и расспрашивать очевидцев. По свидетельству англичанина, множество кочевников было истреблено «гражданскими усобицами, сопровождаемыми голодом, чумою и всякими моровыми поветриями», отчего погибло более ста тысяч человек. «Такого мора, — заметил он, — никогда не видели в этих странах; земли ногайцев изобиловали пастбищами, теперь же они пусты». Дженкинсон видел, как множество обнищавших степняков хлынуло к Астрахани в надежде на помощь русского правительства и воевод. «Однако их плохо приняли и мало им помогли: большое число их умерло от голода; их мертвые тела кучами валялись по всему острову (на Волге под Астраханью. — В.Т.), непогребенные, подобно зверям» (Дженкинсон 1937, с. 169, 171–172).

В России о великом голоде прекрасно знали, но не сочувствовали. Взаимное истребление и массовое вымирание «бусурман» воспринималось, в частности высшей знатью, как возмездие за прежние беспокойства, причиненные Руси, и в целом как Божья кара им. В наиболее концентрированном виде такой подход сформулирован в «Истории о великом князе Московском» А.М. Курбского[222]: «Потом (т. е. после занятия русскими войсками Астрахани в 1554 г. — В.Т.) в тех же летех мор пущен был от Бога на нагаискую Орду, сиречь на заволских татар, и сице (т. е. вот что. — В.Т.) наведе на них: пустил на них так зиму зело люте студеную, же и весь скот их помер, яко стада конские, так и других скотов, а на лето сами (ногаи. — В.Т.) исчезоша, так бо они живятся млеком точию от стад различных скотов своих, а хлеб тамо и не именуется. Видевше же остатные, иже явственне на них гнев Божии, поидоша пропитания ради, до Перекопские Орды. Господь же и тамо поражаше их так: от горения солнечного наведе сухоту и безводие; идеже реки текли, там не токмо вода обретесь, но и, копавши три сажени в землю, едва негде мало что обреташеся. И так того народу Измаильтескаго мало за Волгою осталося, едва пять тысячей военных, его же было число подобно песку морскому» (Курбский 1914, с. 238).

Жестокие лишения, обрушившиеся на Ногайскую Орду, отразились в сказаниях ее подданных-башкир. Одно из них гласит, что «выпал великий снег, и сряду три года стояла жестокая зима. На овец и скот напал падеж, и хлеб не родился»; это вызвало массовую откочевку ногаев из Башкирии в южные степи (Соколов 1898, с. 51). Вскользь упоминает о разорении Мангытского юрта в середине XVI в. и Абу-л-Гази (см.: Aboul-Ghazi 1871, р. 212, 213).