История Ногайской Орды

Названия элей в русских переводах часто сопровождаются словом «родство». Оно явно добавлялось для пояснения экзотических тюркокипчакских этнонимов. Сами ногаи писали свои этнонимы чаще всего без дополнительных определений (ср. «томинское родство», «кипчатцкое родство», «китайское родство», «кереицкое родство» в русских переводах и «тама», «кипчак», «китай», «кереит» в ногайских оригиналах— см., например: НКС, 1629 г., д. 1, л. 321; 1632 г., д. 1, л. 132). Лишь изредка переводчики применяли уточняющие категории, дабы подчеркнуть принадлежность мелкого этнического подразделения к какому-либо элю. Так, в грамоте казыевского мирзы Бия Мамаева 1632 г. русская фраза «Шеидяковы улусные люди иланлы трукменского родства» соответствует ногайской «Шидак мирзанынг нукер илан туркман таифа» (НКС, 1632 г., д. 1, л. 169, 172), т. е. Шейдяк-мирзины слуги (из рода) илан (из) племени туркмен.

Кроме того, наименования некоторых элей сопровождались словом улы/оглы (дети, потомки). Русские переводчики в таких случаях путались: байулы у них передавалось как «баиулуцкое родство» и в то же время тогунчи-улы и Юсуф-улы — соответственно как «тогунчицкое родство» и «Юсупово родство», т. е. улы иногда удостаивалось специального перевода (НКС, 1629 г., д. 1, л. 321; 1632 г., д. 1, л. 167).

При указанных особенностях передачи ногайской терминологии едва ли можно однозначно увязывать улусную систему ногаев с их родо-племенной структурой. Встречающееся в русскоязычных документах выражение «улусы такого-то родства» (см., например: Акты 1914, с. 167; НКС, д. 11, л. 3 об. и сл.; 1587 г., д. 2, л. 37; 1628 г., д. 2, л- 133) является результатом добросовестного заблуждения приказных переводчиков, домышленным ими терминологическим оформлением тюркских текстов, потому что в последних слово улус в подобном контексте, очевидно, вообще не употреблялось.

В ком только не видели ученые предков ногаев — в древних тюрках и огузах, печенегах и монголах… Сводка мнений по этому поводу составлена Б.-А.Б. Кочекаевым (Кочекаев 1988, с. 23, 24). Доминирует же ныне в науке точка зрения о ногаях (и позднейших ногайцах) как народе в первую очередь кипчакского происхождения[335]. Главным и, бесспорно, наиболее веским аргументом в пользу этого служит ногайский язык, который (может быть, наряду с казахским) в наибольшей чистоте сохранил кипчакскую архаику (см.: Баскаков 1940, с. 237, 250). Кипчакской версии придерживаются многие современные историки и языковеды (см., например; Калиновская, Марков 1990, с. 15; Калмыков и др. 1983, с. 12; Кузеев 1978, с. 196; Трофимова 1949, с. 50; Усманов А. 1982, с. 59), иногда справедливо уточняя: в большей степени восточные кипчаки сформировали население Ногайской Орды (Викторин 19916, с. 11).

Вместе с тем стоит прислушаться к мнению Л.Н. Гумилева: рассматриваем ли мы ногаев, поволжских татар или казахов, «ни один из этих этносов не является прямым потомком половцев (т. е. кипчаков. — В.Т.), но в каждом из них есть половецкий субстрат» (Гумилев 1976, с. 37). При этом сам Л.Н. Гумилев позже отказал ногаям в кипчакской первооснове, предполагая их основную генетическую связь с огузами. Единственным его аргументом в пользу этого оказалось домонгольское заселение яицких степей огузскими племенами и вражда ногаев с татарами — истинными, по «позднему» Л.Н. Гумилеву, потомками кипчаков (Гумилев 1989, с. 673; Гумилев 1992, с. 178).

В самом деле, участие огузов в этногенезе ногаев вполне допустимо; оно выводится и из наличия огузских эпических традиций в ногайских дастанах (см.: Сикалиев 1994, с. 174), и из самого факта долгого кочевания огузов севернее Каспия в раннем средневековье. Однако их политическое господство завершилось там в середине XI в. (Кригер 1986, с. 117), и ближе к истине, видимо, те исследователи, которые рассматривают огузское население края в XII и последующих столетиях как один из составных элементов кипчакского мира (Ахметзянов М. 1991а, с. 82; Ахметзянов М. 1994, с. 40; История 1974, с. 98, 99).

Крайне запутан вопрос о соотношении ногаев и татар. Воззрения авторов разнятся от противопоставления их (Л.Н. Гумилев, см. выше) до отождествления (см., например: Арсланов, Викторин 1995, с. 339; Ахметзянов М. 1993, с. 157; Ахметзянов М. 1994, с. 32; Ахметзянов М. 1995, с. 51; Шенников 1987, с. 86, 87). Такая широкая амплитуда суждений объясняется многозначностью понятия «татары» в XIII–XVII вв.