История Ногайской Орды

При этом Ногайский двор был не единственным местом, где останавливались приезжие из Степи. В 1552 г. девятерых гонцов по царскому указу разместили на этом дворе, а явившееся следом большое посольство из трехсот человек — под селом Паншином. Спустя три года 15 человек со 150 лошадьми от мирзы Касима б. Шейх-Мамая обосновались на Ногайском дворе, а прибывшее через две недели посольство бия Исмаила (50 человек, 300 лошадей) — снова под Паншином. Когда Ногайский двор оказывался уже занят одной ногайской делегацией, других селили под Красным селом, или у Симонова монастыря, или на Астраханском дворе (Летописец 1965, с. 36; НКС, д. 4, л. 246 об.; 1586 г., д. 9, л. 1; Посольские 1995, с. 183, 244, 313). Изредка фигурируют и другие пункты, и все они, как и перечисленные выше, включая Ногайский двор, находились в Замоскворечье. Обилие топографических названий в посольских документах объясняется прежде всего огромными размерами ногайских посольств, а также многотысячным поголовьем их «продажных лошадей». Видимо, Ногайский двор не мог вместить такую массу народа, да еще с табунами[415].

Приезжие ногаи, выносливые и неприхотливые, никогда не высказывали претензий по поводу своего расселения в Москве, как и спокойно воспринимали они присутствие приставленных к ним русских соглядатаев. Но не упускали случая попрекнуть этим привередливых царских посланцев, принимая их у себя: «Наши послы у государя на Москве и по которым городам нибудь стоят не по своей воле, а стоят, где государь велит, да еще… у них живут приставы и кораулщики» (Акты 1915, с. 24). Лишь однажды прозвучало недовольство недостаточностью содержания послов в русской столице — «по 2 денги на день», в то время как в Астрахани (тогда еще татарской) они полу-чают-де «по волу на день корму, опричь конского корму» (Посольские 1995, с. 208).

Аудиенция у великого князя или царя назначалась через какое-то время после размещения послов. Ногайская сторона настаивала на уменьшении этого срока, потому что промедление наносило удар по престижу Орды, «и то нам от другое и от недругов наших недобро», пояснял бий Исмаил (НКС, д. 6, л. 204 об.–205). Русский монарх выслушивал от послов речи, которые обычно соответствовали содержанию вручавшихся тут же грамот, и в случае своего расположения к адресанту «карашевался»[416] с послами, т. е. совершал восточный приветственный обряд, сочетавший объятие и рукопожатие. При «отпуске» послов перед отбытием на родину для них устраивался прощальный прием с вручением ответных посланий[417]. Часто случалось, что от лица своих патронов их представители заключали с царем шертные соглашения и затем везли с собой «клятвенные грамоты», чтобы бий и мирзы подтвердили шарт-наме перед русским посланцем.

Существенным элементом ногайско-русских отношений были поминки — выплаты и подарки кочевым правителям. «Ногайские и крымские послы привозили в Россию лишь аргамаков, — справедливо замечает Н.М. Рогожин. — Возвращались они с целыми обозами, в которых везли меха, шубы, сукно, оружие, моржовую кость, изделия ремесленников» (Рогожин 1994, с. 97). Однако сводить интересы ногаев только к выклянчиванию подарков (см., например: Соловьев 1989а, с. 466) было бы неправильно. Впервые русские поминки ногаям отмечены в грамоте Ивана III бию Ямгурчи в октябре 1504 г. (Посольская 1984, с. 52, 53). Вероятно, их можно расценивать как трансформацию дани, наследие связей Руси с Золотой Ордой (Рогожин 1994, с. 97), и функция их уже совершенно изменилась по сравнению с ордынскими временами: с помощью даров появлялась возможность склонять мирз на свою сторону, раскалывать антимосковские группировки, предотвращать грабительские набеги.

Особую статью представляли собой так называемые девятные поминки. В золотоордынскую эпоху вассальные владетели и их представители при ханском дворе делали подношения деньгами и ценностями в количествах, кратных девяти. Хотя в наказах московским послам строго-настрого предписывалось не раскошеливаться на них, все-таки иногда этого избежать не удавалось. С конца XVI в. упоминания о подобных выплатах исчезают со страниц документов (Рогожин 1994, с. 97), но еще в 1611 г. придворные напомнили своему бию Иштереку об исконном порядке, когда русские «давывали вдеветером» (Акты 1915, с. 11). Размер и ассортимент поминок часто становились предметом споров между русской и ногайской сторонами. В период дружественных контактов царь обычно удовлетворял запросы мангытской знати, высылая им требуемое. Однако жесткую реакцию всегда встречали жалобы на недостаточность даров или на их качество: «Да того николи не бывало, чтоб государю указывать, как ему, государю, к ним свое государево жалованье присылати!»; «…а мы дружбы и службы не выкупаем ни у кого!» (НКС, д. 8, л. 143 об.; 1618 г., д. 2, л. 68).