История Ности-младшего и Марии Тоот

Они долго еще беседовали на эту тему. Госпожа Кристина приготовила чудесный пунш, который всем пришелся по вкусу, ибо на дворе начался дождь и воздух в комнате посвежел; чем дольше они обсуждали появление Патко, тем менее грозным он казался, так что в конце концов над разбойником уже просто смеялись. Однако госпожа Кристина все же удалилась на полчасика, — взяв свечу, она прошла с Клари в погреб, и там они зарыли столовое серебро, которое было у них в пользовании, а господин Михай Тоот, чтобы успокоить сильно побледневшую Мари, отправил деда Бугри в виноградник к Поторняи (четвертый дом по соседству), которому каменщики виллу строили, и нанял троих за немыслимую цену. Снабдив их ружьями, он велел им охранять ночью дом, ввиду чего господин Велкович, уставший от изнурительного путешествия и убаюканный принятыми внутрь напитками, спал как убитый, да и вообще все почивали спокойно, за исключением Мари, которая всю ночь на пролет металась на своей постели; Роза спала с ней в одна в комнате и слышала, как та вздыхает, но делала вид, будто ни чего не замечает.

Во всем прочем ночь прошла спокойно, без происшествий, если не считать странного сна, привидевшегося господину Велковичу, о котором он поведал за завтраком, окутав свой рассказ трансцендентальным туманом. Брели они по сеченьским колеям со свояком Мишкой, заливали сусликовые норы, как когда-то в детстве. После третьей шляпы воды — воду они носили в шляпе (чего, как сказал Велкович, здравым умом постигнуть нельзя, ибо шляпа была соломенная) — вместо суслика из норы выскочил промокший Патко, знаменитый разбойник, и, крикнув: «Кошелек или жизнь!» — навел прямо на Велковича дуло пистолета. Курок щелкнул, и тут-то началось самое удивительное, потому что пистолет не разрядился (конечно, порох мог подмокнуть), словом, курок не выполнил своего назначения, а вместо этого закукарекал, будто настоящий живой петух. Велкович проснулся и честным словом бургомистра заверяет, что, уже бодрствуя, в полном сознании опять услышал это призрачное кукареканье, доносившееся словно из-под земли.

Слушатели изумлялись, повариха Купецкая, принесшая кринку с молоком, даже перекрестилась, только госпожа Тоот весело рассмеялась.

— Да ведь это мой петушок, я вчера его да еще двух кур купила для бульона у бабы из Шомьовашархея. Курятника у нас нет, хлева тоже, вот я и заперла их в старый ящик в той комнате, где вы почивали. А когда вы приехали, я и забыла про них на радостях.

Слова Кристины вызвали оживление, и так начался день, под солнцем которого стал рассеиваться испуг вчерашнего вечера; впрочем, теперь на горе и вообще было шумно от песен сборщиков винограда, их веселого гиканья; от разложенных в виноградниках костров к небу поднимались дружелюбные ласковые столбы дыма. На крутых дорогах скрипели фургоны. Съехавшиеся со всей округи плохонькие цыганские оркестрики брели от давильни к давильне, пиликая на своих скрипочках. Шум, поднятый озорными ребятишками, прогнал остатки тишины, в ожидании первого виноградного сока из-под пресса мальчишки пускали змеев, летавших по путям шомьоских соколов. Вчера и позавчера их легкие тела были еще газетами, глашатаями свободы мысли, а сегодня, болтаясь у ребятишек на веревочке, они маялись на игривом ветерке.

Появление на горе людей полностью восстановило храбрость обитателей виллы. Госпожа Тоот вырыла свое серебре; а до истоков легенды о Патко докопался Михай Тоот, утром отправившийся в Папу купить кое-каких деликатесов для своих гостей. Его ожидали с любопытством, со смешанными чувствами: какие-то вести он принесет?

— Что ты слышал о Патко? — набросился на него Велкович.

— Все.

— То есть?

— Он ночевал в «Грифе». Я зашел туда выпить стаканчик пива и говорил с хозяином.

— Ну?

— Он сказал, что Патко действительно был на празднике молодых ремесленников, а потом ночевал в «Грифе».

— Его, разумеется, схватили?

— Да нет, утром он ушел, уехал.

— Как? Неужто не схватили? Возмутительно! Какая беспомощность! — вскричал Велкович.

— Его нельзя было схватить, — очень флегматично заметил Михай Тоот.

— Нельзя? — ужаснулся Велкович. — Этого только не хватало! Но почему нельзя?

— Просто потому, что это был вовсе не Патко.

— А кто ж он был? — раздались одновременно три разочарованных возгласа. В глазах у Мари мелькнул какой-то свет.

— Вы просто смешны со своим любопытством, — проговорил господин Тоот. — Не Патко он — и точка, обыкновенный проезжий, странствующий студент или что-то в этом роде. Одним словом, теперь уже неинтересно.

— Но как же так, как же? — допытывались все у Тоота, особенно Роза Велкович. Любопытно все-таки узнать, кто он такой и почему прошел слух, будто он Патко. Хочешь не хочешь, а пришлось Михаю Тооту выложить все, что он слышал. Он и сделал это, проворчав: «Ну, милая племянница, если тебя интересуют все, кто не зовется Патко, то любопытство твое больше моря, по нему, пожалуй, и корабли ходить могут».

Но Роза не обратила внимания на насмешку, она ласково погладила дядю по небритому подбородку, чем сразу сделала его разговорчивее.