История нового имени

День и ночь я работала над дипломом и приставала к Пьетро, вслух зачитывая ему готовые куски. Он с готовностью слушал меня, покачивая головой и наизусть цитируя отрывки из Вергилия и других авторов, которые могли мне пригодиться. Я записывала каждое его слово, а потом раздумывала над своими записями, все больше раздражаясь. Меня раздирали противоречивые чувства. Я нуждалась в помощи Пьетро, но мне казалось унизительным просить его о ней. Я была ему благодарна, но словно бы через силу; особенно меня бесила его манера вести себя так, чтобы я не чувствовала себя перед ним обязанной. Больше всего я боялась встреч с научным руководителем, который у нас с Пьетро был один; иногда он принимал нас вдвоем, иногда я приходила на консультацию перед Пьетро или сразу после него. Нашему профессору было лет сорок; это был серьезный, внимательный, порой даже любезный человек. Я отлично видела, что к Пьетро он относится так, будто у того уже есть своя кафедра, а ко мне – как к обыкновенной студентке, пусть и отличнице. Часто я от злости, из гордости или боязни признать собственную неполноценность, отказывалась обсуждать с профессором свою работу. Я должна превзойти Пьетро, внушала я себе. Да, он знает кучу всего, но он – просто серость, лишенная всякого воображения. Методичность, с какой он работал и к какой пытался приучить меня, казалась мне свидетельством его ограниченности. Зато я без конца перелопачивала написанное, хваталась за вроде бы свежую идею и переделывала все с самого начала. На консультациях научный руководитель, выслушав меня, одобрял мою работу, но никогда не вдавался в подробности, как будто все это была игра и он соглашался, что играю я неплохо. Я быстро поняла, что Пьетро Айрота – человек с будущим, а я – без.

Однажды мне пришлось испытать ужасное унижение, в котором была виновата моя собственная наивность. Как-то преподаватель дружески сказал мне:

– Вы очень способная студентка. Вы не думали о том, чтобы после университета пойти преподавать?

Я решила, что он имеет в виду преподавание в университете, и чуть не подпрыгнула. Покраснев, я ответила, что мне нравится и преподавать, и заниматься научной работой, и я хотела бы продолжить исследование четвертой книги «Энеиды». Он сообразил, что я поняла его превратно, смутился, выдал кучу банальностей о том, какое удовольствие – продолжать учиться всю жизнь, а под конец посоветовал мне подать документы на конкурс, который пройдет осенью: по его результатам набирали преподавателей педагогического училища.

– Нам очень нужны, – с энтузиазмом заключил он, – хорошие специалисты. Только они способны готовить учителей начальной школы!

Вот и все. Я чуть со стыда не сгорела. Каким путем в мою безумную голову закралась мысль, что я могу равняться с Пьетро? Единственное, что нас объединяло, – это короткие встречи в темных углах. Он тяжело дышал, терся о мое тело и не просил ничего такого, что я была готова ему дать.

После этого случая на меня напал какой-то паралич. Я перестала работать над дипломом, просто была не в состоянии: смотрела в книгу, но не видела ни строчки. Я лежала в кровати и сверлила взглядом потолок, терзаясь вопросом, что же со мной будет дальше. Сдаться перед самым выпуском, вернуться в свой квартал? Или доучиться до конца и пойти работать в училище? Или стать школьной учительницей? Да. Уж я буду получше, чем синьора Оливьеро. Я буду такой, как синьора Галиани. Хотя нет, до нее мне не дотянуть. Синьора учительница Элена Греко. В квартале меня зауважали бы, еще бы! – дочь швейцара, а вон куда выбилась. И только я одна – побывавшая в Пизе, познакомившаяся со знаменитыми профессорами, с Пьетро, Мариарозой и их отцом, – знала бы, что на самом деле никуда я не выбилась. Много трудов, много надежд и счастливых воспоминаний. Я буду всю жизнь с тоской вспоминать время, проведенное с Франко Мари. Это были чудесные месяцы, даже годы! Жалко, что тогда я этого не понимала. Дождь, холод, снег, весенние запахи на берегу реки Арно, деревья в цвету и тепло, которое мы дарили друг другу. Выбор платья и очков. Удовольствие, с каким он смотрел, как я преображаюсь. И Париж! Волнующая поездка в чужую страну, кафе, разговоры о политике и литературе, ожидание близкой революции, которая вот-вот грянет, несмотря на улучшение положения рабочего класса. Франко. Его комната. Его тело. Все это кануло в прошлое, а сейчас я вертелась в кровати, не в силах заснуть. Зачем я вру сама себе, подумала я. Так ли уж это было здорово? Мне ведь и тогда было стыдно. Неприятно, унизительно, противно. Я соглашалась, терпела, пересиливала себя. Но неужели даже мгновенья удовольствия так уж необходимо подвергать строгому анализу? Ночная тьма с пляжа Маронти заволокла тело Франко и потянулась к телу Пьетро. Я пыталась прогнать эти воспоминания.