История Нового Каллена — Недосягаемая (СИ)

Вампиры разместились в высокой мансарде здания, выстроенного в неподражаемом стиле Арт Деко и находящегося в самом центре города. Его окружали застекленные стальные высотки, обвивали крупные магистрали и многолюдные улицы. Узкие тротуары вокруг все еще были выложены каменной кладкой, которую добыли в карьере на окраине города. Аварийный, пропитанный красотой декаданса, дом давно должны были снести, уступить место серебрящемуся торговому центру или бетонной парковке, и жители давно с этим смирились; в одной из темных, сырых квартир доживала свой век одна-единственная старушка. Между стенами ежеминутно бегали крысы, и от их возни осыпалась штукатурка.

Феликс большую часть дня проводил на крыше, откуда удобнее всего было наблюдать за бурлящей жизнью города. С удивительным для великана искусством он прятался за трубой и наблюдал за раскинувшейся внизу панорамой. Там, за поворотом, стелилась широкая улица, бились сотни сердец, приключались миллионы историй. Но ночь была его любимым временем. Тогда он мог беспечно расхаживать по улицам, вливаться в местные банды, участвовать в потасовках, становиться за пару суток настоящей легендой. Круглые сутки он был пьян от крови местных разбойников, изысканно кислой от выброса адреналина. Почти каждую ночь ледяная вода озера Онтарио принимала в свои ненасытные объятия новое тело.

Хайди чувствовала себя гораздо более раскованно и естественно среди людей. Ее хитрая, немного кривая улыбка, ее искрящиеся фиалковые глаза доводили беспечных смертных до исступления, будь они мальчиком, стариком, или ее любимой забавой — взрослым и успешным мужчиной. Ее купали в бриллиантах и свежих розах, увядающих от прикосновения ее ладони еще быстрее, чем от холодного уличного воздуха, ее холили и лелеяли, не подозревая, что в конце любой ласки их может настичь смерть. По части самообладания Хайди несколько уступала сестрам Денали, но бывало, что один из теплокровных проживал и больше одного дня, и Хайди позволяла счастливчику узреть свою истинную сущность. Линзы целиком растворялись от яда, изобличая равнодушный багрянец, розовые, как внутренность устрицы, губы задирались, обнажая безжалостные клыки, и от судорожной эйфории смертник не чувствовал боли — а может, даже и не замечал толком момента, когда обескровленное загнанное сердце наконец переставало биться.

Троими было дружно признано, что Торонто им очень даже по душе. Деметрий, однако, изнывал без дела.

Четко оформившийся образ не давал ему покоя, изводил, требовал погони. Он не хотел прокисать в людском муравейнике, когда та, что на сегодня является неземной и единственной, лежит где-то на кушетке, читая безыскусный роман, вглядываясь в сырость Вашингтона за равнодушным окном. Это прозаичная жизнь потихоньку разрушает, старит ее, от нее ржавеют ее детские мечты. От этого знания у Деметрия ныло сердце. Сейчас ее существование так же бессмысленно, как у застрявшего в речном иле рубина. Ему не терпелось выкрасть ее из стоячей воды, возносить и унижать ее, оберегать и почти что разрушать, пробудить в ней отчаяние и ярость, и скрытую мощь. Найти и смаковать по-настоящему одаренную женщину — почти что разграбить тысячелетнюю империю. Это оставалось одним из немногих не опостылевших Деметрию удовольствий.

Ищейка раскинул пыльный, изъеденный молью палантин на старой кушетке напротив грязного треснувшего окна, вглядываясь в замысловатый узор рулонных штор, что скрывали за собой спальню в одной из высоток. Но они не таили за собой феерию теней двух влюбленных, чьи тела изгибались и отражались на кремовой ткани. Он мог бесконечно смотреть на смертные утехи, на собственное мутное, едва заметное отражение на заляпанном стекле, но стоило его потемневшему от жажды взгляду опуститься на длинные согнутые пальцы, как он вновь видел на своих руках израненное, хрупкое, желанное тело. Он слышал зовущий, пленительный гул девичьей крови, всматривался в мутный, потускневший взгляд, что на несколько тягучих мгновений будто пытается осознать, запомнить его лицо, прежде чем забыться колдовским сном на долгие часы и исчезнуть.

Горло внезапно обожгло пламенем, и он резко вскочил на ноги, едва не проломив иссохшийся деревянный пол. Он вглядывался в пустую, заплывшую желтыми разводами стену, на которой снова проступали ее недостижимые черты.

Он зашипел от досады, взгляд подернулся багровой пеленой, лицо исказила мучительная гримаса. Упущенная добыча поселилась в его сердце, как проклятие, как червь, и есть лишь один способ снова стать самим собой, холодным и учтивым, непоколебимым Деметрием.

За окном снова повалил снег, и он схватился за голову, прогоняя навязчивые очертания. На морозе щеки алеют, как спелые яблоки. Мягкие варежки все в снегу. Невинный запах мокрой шерсти. Она неумело лепит угловатые снежки, пытается залепить в спину хотя бы одному члену своей новой семьи. Вот кто-то наконец поддается, в ее адрес летит шутливая ругань. Она морщит нос, и на нем расползаются складки, и снова этот смех…