Порой, когда речь Карлайла или Тани сливалась в неразборчивый гул, я забиралась так далеко в свои воспоминания, что переживала вновь каждую гадкую мысль, что посещала мою голову в моменты злости на родителей. Но чаще я видела живые воспоминания со счастливым братом и страдала от несправедливой судьбы, что его настигла. Мучительно переживая его потерю, я неосмотрительно позволила своему сердцу вновь подцепить надежду — ядовитый цветок, что способен погубить одним своим ароматом. Надежду, что новая семья заменит мне старую, что их безупречность, неуязвимость не позволят оставить меня одну, и холодные ласки окажутся теплее человеческих объятий.
Я ошибалась.
Мой дар привел убийцу в самолет. Но не по моей вине он учинил катастрофу, ведь мог банально выкрасть. Ежегодно в США бесследно исчезают сотни детей, и как бы несправедливо это не было по отношению к моим родным, в таком случае они хотя бы остались живы… Он мог заманить в свое логово баснословно прекрасной стажировкой в никому неизвестной музыкальной школе во Флоренции. Но выбрал то, что под стать его сути — расчетливую смерть. И тут не было моей вины. От этого понимания мне действительно становилось проще дышать, проще сражаться с эмоциональной бурей, проще выбираться на поверхность, чтобы в очередной раз проглотить гладкие капсулы и свернуться под мягким одеялом.
Таня бдела над моей постелью денно и нощно, и на душе было тошно оттого, что мне приходится её отталкивать своим вынужденным молчанием и холодностью. Горло действительно ужасно саднило, но вовсе не поэтому я предпочитала молчать. Я просто не могла подобрать правильных слов и боялась если не испортить, то как минимум обидеть женщину, что сделала для меня так много. Я не хочу, чтобы Таня чувствовала себя обязанной, чтобы её покровительские порывы исходили от давно тлеющего желания стать мне родным человеком. Возможно, мне следовало с ней поговорить, а не прятаться за мнимым саднящим горлом, но я слишком боялась размякнуть от ее любви и утонуть в гипнотическом шарме. Слишком больно она ударила меня в тот раз, когда с видом полнейшего превосходства спустила с небес на землю после хоть и не первого, но и не такого серьезного промаха. Теперь я знала, какой она может быть в момент ярости и больше не хотела становиться причиной ее исступления. То, что она все еще была здесь, говорило мне о многом, и хоть и молчаливо, но я очень сильно это ценила.
Слишком часто я начинала оплакивать Арчи, просто потому, что не могла со спокойной душой мириться с тем, как он погиб. Почти всегда Марвел была рядом, но вовсе не пыталась успокоить меня полуправдивыми увещеваниями или морозными объятиями. Она лишь держала меня за руку, а как только мне становилось немного легче, подносила к губам стакан с водой или чаем. Казалось, в ее глазах плещется настоящая боль, которую она пропускает через себя вместе со мной, при виде меня, из-за меня. Наверное, было бы честно, если бы я позволила ей уйти, оставить меня в прошлом. Она и так подверглась огромному риску по моей милости, сменила привычный образ жизни на роль комнатной сиделки и как бы долго не убеждала меня в своей любви, я не могла ответить взаимностью просто потому, что ей всегда будет мало одной только меня.
Доктор Каллен, похоже, всласть использовал все прелести расширенной страховки для членов своей семьи, раз не спешил меня выписывать и ссылать за закрытые двери вампирского дома. И если Таней двигал материнский инстинкт, то Карлайла не отпускал врачебный. Так, я и приходила в себя: самовольный обет молчания, частые приступы агонии от воспоминаний промеж двух противоборствующих фронтов из властной материнский и отцовской фигур. Иногда мне просто хотелось побыть одной, обнять подушку и насладиться тишиной, но Таня или сменялась Карлайлом, или вообще не покидала моего общества. Моя тотальная холодности практически ее не задевала. По крайней мере, я на это надеялась.
— Поешь хотя бы суп. Я понимаю, что горло саднит, но тебе нужно переходить на твердую пищу. Ты сильно теряешь в весе. — Так звучал призыв Карлайла не пропускать очередной обед или ужин, сколько вообще сейчас времени?
Я перевела обреченный взгляд на мутный суп и смирилась с тем, что довольно удачно успею сесть здесь на диету. Если меня не разбомбит от лекарств.
— Ну же, Ли. Хочешь, я тебя покормлю? — Тане стала присуща дикая гиперопека, пока я находилась здесь, и я постаралась изобразить ужас на своем лице, наблюдая в изящной кисти больничную пластиковую ложку.
Пока она не зачерпнула суп и не начала изображать из меня младенца, я отвернулась, пряча голову в плечи. Несколькими часами ранее Карлайл снял фиксирующий воротник, и мне стало гораздо комфортнее и проще избегать взглядов матери.
— Пускай ест сама, Таня. Пора ей уже набираться сил, прежде чем возвращаться домой.