История нравов. Галантный век

И все-таки было бы рискованно видеть в флагеллации специфически английский порок и объяснять это явление, как иногда делается, грубостью англичан. Ибо нет надобности доказывать, что этот порок был в XVII и XVIII веках чрезвычайно распространен также во всех других странах и что он в особенности встречался в целом ряде монастырей, начиная с крайнего юга Европы и кончая крайним севером. Как раз последнее обстоятельство доказывает как нельзя лучше, что этот порок становится массовым везде, где нет места естественным проявлениям природы, так что ода реагирует уже только под кнутом рафинированнейших возбуждающих средств, и чрезмерная возбужденность желания уже только таким образом находит свое удовлетворение.

До сих пор мы рассматривали «любовь» (если не считать главы о браке) как самоцель. Однако в эту эпоху, как и во всякую другую, такая ее роль становится особенно важной только после выяснения вопроса: в какой степени любовь — в то же время и средство для достижения цели, то есть простое средство расплаты.

Во все эпохи «любовью», естественно, расплачивались за влияние, положение, могущество и т. д. Иначе: товарный характер неотделим от любви. И потому для каждой эпохи можно привести массу документов, подтверждающих открыто или более или менее замаскированно ее товарный характер. А так как этот товарный характер неотделим от любви, то размеры явления и служат единственным решающим мерилом достигнутой эпохой высоты культуры. Чем более отступает на задний план товарный характер любви, чем более чувственная страсть покоится на базисе высшего духовного единения, тем более вверх идет и культура. А чем больше выступает товарный характер любви, тем более упадочна культура. Если пользоваться таким мерилом, то эпоха абсолютизма займет очень низкое место, и притом столь низкое, что оправдается сказанное нами выше об этой эпохе: она знаменует собой трагедию культуры.

В эпоху абсолютизма любовь не только ходячее средство расплаты, а такое, курс которого стоит выше всех остальных.

«Любовью» достигают состояния, влияния, прав, положения, могущества — словом, всего. Получить место, должность, почести можно легче всего путем «любви». В одном лейпцигском летучем листке 1720 года, озаглавленном «Встреча Карла II с Мольером», говорится: «Человек может знать Платона и Аристотеля, может знать наизусть даже все своды законов и канонического права, быть посвященным в квинтэссенцию политики и знать историю как по пальцам. И все-таки все эти знания не сделают его даже трубочистом, и он останется бедным и безвестным, тогда как любой невежда достигает высших почетных должностей и несметных богатств, если имеет красавицу жену без совести».

Кокетство и флирт служат в этой торговой сделке необходимой мелкой монетой, без которой никто не может обойтись. Этот факт вовсе не противоречит той большой роли, которую любовь играла в эту эпоху в смысле самоцели, а является лишь неизбежным коррелятом. Там, где любовь всеми ценится как высший объект наслаждения, она должна в такой же степени стать предметом торга, и притом главным предметом торга.

Сказанное имеет совершенно реальное, а не символическое значение, так как товарный характер любви выступает довольно открыто. Вместе с курсом, по которому оценивается «любовь» женщины или мужчины, падает и вообще значение их в глазах людей. Женщина, за благосклонность которой платят больше всего, пользуется и наивысшим почетом.

Это положение вещей находит свое характерное выражение в распространенном институте метресс. Мужчина содержит любовниц, даже когда женат. Жена в бесконечном количестве случаев не только жена, но вместе с тем и любовница другого, подчас третьего и четвертого мужчины, которые в свою очередь могут быть тоже женатыми. Любовь метрессы так же мало подарок, как и любовь мужа или жены, это заем, обыкновенно уплачиваемый звонкой монетой или в виде жалованья, или в виде тем более драгоценных подарков. И подобно тому как не секрет, что женщина — чья-нибудь метресса или что у мужчины есть любовницы, так не секрет и факт оплаты любви. Так как любовь перестала быть подарком, то, напротив, горделиво выставляют напоказ «сколько человек стоит или сколько он может платить».

Если в эту эпоху каждый обладающий средствами содержит любовницу, то это неизбежное следствие того, что брак носит чисто условный характер. Тем не менее было бы грубой ошибкой думать, что институт любовниц преследовал, хотя бы между прочим, цель соединить мужчину и женщину узами любви, совершенно отсутствовавшей в браке, носившем условный характер. Институт метресс служил только удовольствию, которого не было в освященных браком половых сношениях. А так как в эту эпоху половые отношения построены исключительно на чувственном наслаждении, то метресса незаметно превратилась в главную фигуру, стоявшую в центре всеобщего внимания. Не женщина вообще была возведена эпохой на престол, а женщина в качестве метрессы: с ней на престол взошла проститутка.