История нравов. Галантный век

Этим еще не ограничиваются все почести, оказываемые фаворитке. Даже государи и государыни других стран обменивались любезностями с официальной фавориткой. Ни Екатерина II, ни Фридрих II, ни Мария Терезия не считали ниже своего достоинства посылать любезные письма идолу Людовика XV г-же Помпадур. О том, как отнесся Иосиф II к графине Дюбарри, граф Тилли сообщает в своих мемуарах: «В Люсьенне он навестил графиню Дюбарри, любовницу Людовика XV. Раньше она имела дерзость выступать публично как враг дофины, оскорбить даже королеву. Иосиф делал вид, что забыл об этом. Он даже пошел дальше и сделал отцветшей красавице приторный комплимент. Когда у нее упала подвязка, то он поднял ее, а когда она рассыпалась в извинениях, он заметил: «Разве ниже достоинства императора служить грациям?»

Когда датский король Фридрих IV посетил Дрезден, то в центре устроенных в честь него празднеств стояла тогдашняя фаворитка, графиня Козель. Барон Пелльниц пишет: «Следующие дни были посвящены всевозможным удовольствиям, и каждый день из тех шести недель, которые король провел в Дрездене, устраивалось новое зрелище, пышность и оригинальность которого приводили всех в изумление. Главнейшим объектом этих празднеств была всегда г-жа фон Козель, везде виднелись ее девизы, оба короля в честь нее носили во время скачки ее любимые цвета. Вероятно, никогда королевская метресса не пользовалась такими почестями».

Когда фавориткой Августа Сильного, тогда еще курфюрста, сделалась фрейлейн фон Кенигсмарк, то не только его мать, но и жена склоняли перед ней голову. Пелльниц оправдывает такое поведение особенной любезностью фаворитки: «Даже мать курфюрста, чувствовавшая всегда отвращение к развратной жизни, не могла упрекать сына за то, что он полюбил такую поистине достойную любви особу. Обе курфюрстши навещали ее и были с ней в хороших отношениях».

Когда мисс Робинзон, фаворитка в гареме английского наследника, актриса по профессии, приехала в 1781 году в Париж, то весь мир феодальных виверов (прожигателей жизни) пришел в экстаз. Гастон Могра сообщает по этому поводу: «Французское общество прекрасно приняло ее. Давали в честь нее празднества и придумывали развлечения, в которых участвовали виднейшие люди. Герцог Шартрский, Лозён, самые очаровательные кавалеры двора жаждали быть представленными красивой иностранке. Герцог Шартрский, влюбленный в нее по уши, устраивал в честь нее скачки в равнине Саблон. Даже больше. В роскошно иллюминированных садах Муссо он устроил сельский праздник, итальянскую ночь. При помощи пестрых лампионов, гирлянд и искусственных цветов все деревья были украшены инициалами мисс Робинзон».

В этом случае, как и во многих других, чествуемая дама не преминула, впрочем, доказать своим фанатичным поклонникам, что она достойна такого чествования. Мисс Робинзон милостиво включила герцога Шартрского в число осчастливленных ею любовников. Английские памфлетисты поспешили довести до сведения публики мельчайшие подробности этого столь важного государственного акта. Впрочем, единственным последствием было то, что слава этой дамы еще поднялась в английском обществе.

Как уже видно по этим немногим примерам, институт метрессы представляет собой поистине перевод на светский язык католического культа Марии. Мария выше Христа. Так выше и могущественнее монарха его метресса, ибо она властвует над ним, она его рок.

Тот, за кого Мария заступается перед Всевышним Судьей, может спокойно рассчитывать на милость неба. Кому сияет благосклонность фаворитки, тому сияют звезды жизни. Последствием этой исторической ситуации был так называемый режим метресс, придающий эпохе старого режима зловещую окраску. Мы можем здесь воздержаться от детального описания этого режима, тем более что он — наиболее известная сторона истории абсолютизма. Необходимо, однако, внести некоторые поправки в ходячую оценку этого факта.

Большинство критиков режима метресс исходят прежде всего из морального негодования по поводу того, что народы должны были подчиниться капризам проститутки. Подобная критика шита белыми нитками, так как исходит из идеи прирожденного законодателя, усматривая его лишь в законном государе. И, однако, ничто так хорошо не опровергает эту идею, как именно режим метресс. Ибо если иметь в виду умственные способности, то даже при поверхностном взгляде роковым образом обнаружится, что они были в большинстве случаев именно на стороне фавориток. Эти последние, за немногими исключениями, были интеллигентнее не только вытесненных ими законных супруг, но и своих номинальных повели телей. Тут ничего не поделаешь. Единственно безнравственной чертой в этом положении вещей была сущность абсолютизма, превращавшая индивидуальный произвол во всемогущий закон.

Если мы можем вполне игнорировать огромные злоупотребления, к которым всюду приводило господство метресс, то для истории нравов тем важнее последствия, которые оно имело отчасти для всего населения, отчасти для значительных его слоев.