История нравов. Галантный век

Так как подчинение воле женщины в эту эпоху находило свое высшее выражение в подчинении воле метрессы, то стать фавориткой было тогда для женщины наиболее выгодной, а потому и весьма желанной профессией. Многие родители прямо воспитывали своих дочерей к этому призванию. Мистрисс Мэнли говорит в своей «Атлантиде»: «Благоразумные матери развозят своих дочерей по операм и в Гайд-парк, чтобы они заручились любовниками».

Любовник был первым идеалом девушки, так как если из него и не выходило мужа, то, по крайней мере, дарующий подарки или оказывающий протекцию друг. В «Будь здоров»

Абрахам а Санта Клара говорит: «И теперь еще можно найти родителей, отводящих собственную кровь и плоть, то есть своих детей, еще невинными на бойню к дьяволу. Есть и такие, которые сводят дочерей с важными господами, чтобы путем проданной им девственности расширить свою родословную и получить прибыльные места».

Высшим идеалом, достижимым для женщины, было, естественно, стать метрессой государя. Ежедневное зрелище безграничного могущества, которым располагала любовница государя, тот факт, что на всю ее родню и на всех ее знакомых сыпались, как из рога изобилия, богатства и почести, все это соблазняло множество родителей серьезно считаться с такой возможностью и воспитывать своих дочерей так, чтобы они стали — как тогда выражались — «королевским лакомством». В нашем распоряжении целый ряд данных. Так, например, Казанова говорит в одном месте своих мемуаров: «В гостинице, где я остановился, я встретил актрису по имени Тоскани, возвращавшуюся со своей молодой, очень красивой дочерью в Штутгарт. Она ехала из Парижа, где пробыла год, так как ее дочь обучалась характерным танцам у знаменитого Вестриса. Я познакомился с ней в Париже и, хотя и не обратил на нее особенного внимания, все же подарил ей маленькую болонку, ставшую любимицей ее дочери. Молодая девушка была настоящим сокровищем, и ей не стоило особого труда убедить меня сопутствовать им до Штутгарта, где я к тому же рассчитывал найти всевозможные развлечения. Мать горела нетерпением узнать, как найдет герцог ее дочь, которую она с детства предназначала для этого развратного государя».

Наиболее фанатично занималась подобными спекуляциями придворная знать. Вместе со своими феодальными занятиями дворянство лишилось и прежней энергии, и чувства собственного достоинства. Исполняя при дворе функции высших лакеев, оно незаметно переняло психику и нравы лакеев. Все родственники неимоверно горды, если красота дочери, жены или сестры оказалась способной возбудить желания государя. Каждая женщина только и думает о том, чтобы привлечь к себе взоры властителя. Все стараются очутиться в таком положении, чтобы сблизиться с королем, и каждую минуту готовы последовать его приглашению. Один современник сообщает о дворе Людовика XIV: не было при дворе ни одной женщины, которая не старалась бы одарить короля любовью. О нравах, царивших при дворе Фридриха Вильгельма II, мы слышим из уст известного директора академии Шадова: «Весь Потсдам был не чем иным, как одним большим домом терпимости. Все семейства мечтали только об одном: иметь дело с королем, с двором. Все наперерыв предлагали жен и дочерей. И усерднее всех предлагали представители высшего дворянства».

Даже о патриотизме забывала в таких случаях аристократия. Именно дочери и жены старых вестфальских дворян дрались между собой из-за чести украсить ложе короля милостью Наполеона, короля, прозванного Morgen wieder Lustig (Утром снова весельчак). Характерный признак мировоззрения лакеев — мысль, что тот, кто вторгается в их область, «нарушает тем их прирожденные права». Дворянство видело поэтому нарушение своих прирожденных прав в том, что девушки или женщины из народа удостаивались такой же чести и делали на ложе королей или принцев карьеру, на которую, по мнению дворян, имели право одни они, как по своему происхождению, так и по божеским законам. И аристократия вела себя соответствующим образом. Если король выбирал себе любовницу из дворянства, то восхваляли мудрость правителя, умеющего сочетать личное благо с благом народа… Если же фаворитка звалась — как фаворитка Фридриха Вильгельма II — Минхен Энке или носила иное какое-нибудь мещанское имя, то не находили достаточно бранных слов, чтобы заклеймить позорное хозяйничанье метрессы.