История нравов. Галантный век

Если неизбежные последствия добрачных половых сношений лучше всего позволяют проконтролировать относительную распространенность самих добрачных сношений, то пластические искусства эпохи со своей стороны подтверждают все сказанное нами относительно этого факта. К числу наиболее излюбленных эпохой мотивов относится артистическое воспроизведение всего того, что связано с добрачными половыми сношениями. Поэтому число документов, повествующих обо всем этом, не только чрезвычайно велико — в них зарегистрированы все решительно подробности: от более или менее деликатного совращения девушек до грубого врачебного констатирования девственности, любой оттенок и любой момент в процессе avant, pendant и apres (до, во время и после) (см. «Стремительный любовник», «На краю постели», «Запоздалое раскаяние», «Защити меня», «Спи! Спи!», «Дома», «Приятный урок», «Слишком поздно», «Предприимчивый крестьянин», «Кающаяся Магдалина», «Тщетное отрицание» и т. д.). Так как здесь речь идет прежде всего о культе добрачного совращения, то все художники на стороне влюбленных, и они с особенным увлечением прославляют их победу над предусмотрительностью родителей или опекунов. Последние или спят слишком крепко, чтобы проснуться от шума тихо подкрадывающегося любовника, или появляются на сцене только тогда, когда уже поздно (см. «Тише, а то он проснется», «Я туда зайду», «Тайный визит», «Спохватились» и др.).

В тех случаях, когда сюжет не поддавался реалистическому изображению, художник, естественно, прибегал к помощи символа. Женское лоно символизировалось в виде розы (см. Буше «Венера и купидоны»). Символом девственности служил поэтому нераспустившийся бутон розы. Девушка или гордо держит его в руке, или защищается им против дерзкого похитчика (см. «Молодые», «Объяснение в любви», «Тереза»). В Голландии невеста, сохранившая до свадьбы свою физическую невинность, надевала фартучек с затканным в определенном месте бутоном розы. Утерянная невинность символизировалась разным образом. Самыми обычными символами были разбитый кувшин и разбитое зеркало. Девушка, плачущая над разбитым кувшином или зеркалом, оплакивает на самом деле потерянную невинность.

Именно в живописи нагляднее всего отразилось и столь характерное для эпохи абсолютизма форсирование половой зрелости. С одной стороны, художники старались придавать телам мужчины и женщины мальчишеский или девичий вид, с другой — они особенно охотно изображали любовные сцены между детьми, наделяя их, однако, всеми атрибутами физической зрелости: девочек — развитым бюстом девушки, мальчиков — смелыми аллюрами предприимчивого любовника. (См. между прочим: «Венера и купидоны», «Страстный любовник», «Любовные шалости», гравюры Куртена; «Запоздалое раскаяние», «Спи! Спи!», «Подслушивающий пастушок», «Читательница романов» и т. д., хотя вообще более трети помещенных здесь иллюстраций могли бы быть привлечены как доказательства.)

Если большинство освещенных до сих пор фактов и документов отражает исключительно коренившуюся в галантной философии эпохи тенденцию раннего и добрачного полового общения, то было бы непростительно игнорировать конечные движущие причины, остановиться на этом и не принимать во внимание действовавшие здесь экономические причины. То, что лишь в незначительной степени сознавалось эпохой, то, что, сообразно взглядам тогдашних моралистов, казалось лишь проявлением индивидуального легкомыслия, мы вынуждены в настоящее время объяснить в большинстве случаев экономическими факторами.

В некоторых странах, например в Германии, значительную роль играли, кроме того, непосредственные условия существования абсолютизма. На заре абсолютизма вся Германия представляла страну не только бедную, но и безлюдную, так как здесь победа абсолютизма покоилась на последствиях Тридцатилетней войны. В XVII столетии поэтому не существовало здесь более важной проблемы, чем интенсивное увеличение народонаселения. Производить на свет как можно больше детей было теперь высшей обязанностью мужчин, быть беременной и рожать потомство — постоянной обязанностью женщины. Само собой понятно, что это должно происходить в рамках брака, но не менее понятно и то, что такая эпоха относится более снисходительно и к внебрачным половым сношениям, тем более что тогда, под гнетом необходимости, подвергались пересмотру даже законы единобрачия. Лучше всего подтверждается это указом, изданным франконским окружным съездом в Нюрнберге 14 февраля 1650 года, указом, который мы процитировали уже в первом томе: им разрешалось «в продолжение следующих десяти лет каждому мужчине иметь двух жен». Чтобы создать должное количество человеческого материала, была, таким образом, временно упразднена основа брака, моногамный его характер, и санкционирована полигамия. А политика народонаселения, которую был вынужден вести в своей безлюдной стране Фридрих II, чтобы иметь солдат и плательщиков налогов, приводила его еще сто лет спустя к подобным же последствиям в области уголовного права.