Пластические искусства говорят, пользуясь своими средствами, то же самое, говорят это языком, быть может, еще более страстным. Если верить им, то каждая женщина в эту эпоху — вулкан сладострастия, сжигающий любого мужчину, который подойдет. Изобразительные искусства знают вообще только «любящую» женщину, женщину, или жаждущую любви, или же дарящую любовь, все равно, в какой бы ситуации она ни находилась. Плачет ли она или молится, занята ли она разговором или предается задумчивости, спит ли она или работает. Если же она непосредственно отдается любви, то, как уже сказано, она пышет страстью, как вулкан огнем (см. «Сладострастие» Греза, «Когда муж уезжает, для любовника наступают хорошие дни»).
Каждая влюбленная женщина постоянно находится в сладострастном экстазе, и этот экстаз достигает своих последних границ, когда она одна. Портрет мужа, жениха, любовника вызывает в ее воображении картины сладострастия, или уже испытанного, или предвкушаемого ею (см. «Весть о возлюбленном»). Любимейшее занятие женщины — отдаваться во власть влюбленным мыслям, то есть эротическим представлениям. Читая галантный роман — а она читает только такие романы, — она переживает все события, сливается со всеми героями, находящимися в галантной ситуации. Все направляет ее мысли на любовь, и ничто так не занимает ее ум, как то, что имеет отношение к любви.
Жадно следит она за целующимися голубями, а на ее лице в это время ясно отражаются образы и представления, в которые ее воображение переработало эти сцены (см. «Урок любви» Греза, «Опасная внимательность» Буше и «Опасный пример» Буальи). С особенной охотой изображают художники именно таким образом девушку, достигшую половой зрелости. В таком же духе рисуют они, однако, и индивидуальные портреты. Каждая женщина — королева, мещанка или проститутка — непременно изображается галантной, все равно — кистью или словом. Все эти картины, да вообще все помещенные в нашей книге картины приводят к выводу: эпоха не знает женщины-человека, она знает только женщину как половое существо.
Хотя такой взгляд и вытекает логически из всего галантного мировоззрения, все же позволительно спросить: так ли обстояло дело в действительности? Другими словами: является ли чрезмерная жажда наслаждения типической чертой тогдашней живой женщины, или же это только ее неверное отражение в зеркале преувеличивающей мужской психики? Ответ гласит: да, именно такова была тогдашняя женщина. И надо еще прибавить, что мы в настоящее время даже не можем себе представить надлежащим образом, до какой степени все поведение женщины было тогда насыщено эротикой, так что последняя ни на минуту не исчезала, а все собой пропитывала. Братья Гонкуры совершенно справедливо заметили: «Женщина этой эпохи вся соткана из одного сладострастия».
Гораздо важнее, однако, другой вопрос: какие причины помимо галантного мировоззрения создали это явление? Вопрос несколько сложнее. Здесь необходимо считаться с тремя переплетавшимися причинами. На первую, и важнейшую, мы уже указали выше. То была трудность для большинства мещанства вступить в брак и обусловленные этим осложнения в сексуальной области. Конечно, мужчины также страдали от этой неурядицы, но женщины больше, так как мужчина все же мог найти до некоторой степени суррогат в проституции. Для женщины же эта трудность вступить в брак обостряла борьбу за мужчину. А ничто так легко не приводит к систематическому выявлению женской похотливости, как трудность борьбы за обладание мужчиной. Это объясняется тем простым фактом, что мужчина легче всего поддается женщине, охваченной желанием. Так как тогда число женщин, имевших возможность рассчитывать на замужество, становилось все меньше, то в конце концов сами женщины стали пускать в ход все возможные средства, и прежде всего — сознательно или бессознательно — старались приковать к себе мужчину, действуя на его чувственность.
Каждая женщина придает лицу нежное выражение, она всегда готова идти навстречу, всегда соблазнительна, нарочито кокетлива и дает авансы даже при самых невинных обстоятельствах. Если современные документы облекают это типическое поведение женщины в покров порожденной одним лишь сладострастием галантности, то в этом виновата вполне, впрочем, понятная близорукость современников. Мы же не имеем права игнорировать ту горькую необходимость и неизбежность, которая в большинстве случаев скрывалась за этим блестящим покровом.