История о Янаше Корчаке и прекрасной дочери мечника

Никита, хотя неуверенно, встал и пошёл впереди. Во дворе было пусто. Люди ближе к утру заснули на посту, на небе чуть серело. В воздухе – тишина.

Осторожно подошли к углу стены. Янаш шёл следом за проводником. Остановились. Никита, обутый в толстые башмаки, едва наступил на брусчатку, когда, действительно, как бы сдавленный крик и зов послышались вдалеке. Нельзя было хорошо распознать, откуда он исходил – казалось, он выходил из-под земли.

Волосы у обоих на голове зашевелились, они начали потихоньку молиться.

– Никита, никому об этом ни слова, – выпалил Янаш. – Ксендз Жудра совершит мессу и будет спокойно.

– Э! Э! Как-то это так стонет, – сказал Никита торжественно, – одна мессачка ему не поможет.

Покивал головой. Какое-то время ещё слушали. Голос, словно уставший, умолк. День занимался и серый свет всё отчётливей давал различить предметы. Янаш одновременно услышал, что в первом дворе люди уже вставали и шли к лошадям, поэтому он велел Никите готовить их для себя и людей. За прерванный сон уже не было времени себя вознаградить.

С грустным каким-то впечатлением Корчак начал одеваться. Когда потом на знак, что кони готовы, он спустился вниз, нашёл Доршака уже в седле с великой фантазией, борзые, вытягивающиеся после сна, были при нём… люди в готовности, и хмурым утром, которое, однако, обещало проясниться, отправились на объезд границ.

* * *

Предоставленные почти по целым дням сами себе либо забавляющиеся старыми рассказами, хорошо им известными от ксендза Жудры, мечникова и Ядзя вовсе не скучали. Появилось у них теперь занятие с приведением в порядок того добытого сокровища, какое оказалось полностью таким, каким его описал владелец. Очищали драгоценности, сгнившие ящики должны были заменить новыми. Мечникова радовалась, что мужу, который, идя под Вену, был вынужден выдать много денег на экипировку, привезёт захваченную так счастливо добычу из прошлого. Ядзя с любопытством осматривала все замковые углы. Из двух угловых бастионов вид на околицу был очень красивый. Она всходила на них по каменным лестницам. Наверху широкий парапет позволял удобно сесть. Она проводила там ясные часы за рассматриванием околицы, пустых пожелтевших гор. Быстрые её глаза в неизмеримом отдалении могли увидеть наименьшнее движение. Но редко что-либо прерывало тишину и покой этой заклятой околицы. Мёртво, недвижимо стоял этот огромный пейзаж, по которому, пожалуй, пролетающая тучка пробегала брошенной тенью. Издалека, как серебряная лента, выдавалась речушка, а обнажённые скалы – как призраки среди зарослей. Кроме этого, на верхушке стены, которую ветры покрыли пылью, росло множество мелких трав, мхов и даже кустов, нанесённых ураганами с полей в зёрнах… Там были птичьи гнёзда и стаи их поднимались над стенами. Вид был грустный, но великолепный. Из-за первой полосы холмов высовывалась другая, как бы покрытая сероватой занавесью тумана, а кое-где вершины ещё более отдалённых холмов, казалось, тонут в тучах.

Ядзя догадывалась, мыслями уносясь за те горизонты, о мирах, которые там скрывались. В этот день она была немного беспокойной. От чего? Не знала сама. Преследовала Янаша заячьей шкуркой, но боялась за него. Она знала его мужество и запал, но столько говорили об опасностях, что, в конце концов, она была готова в них поверить. Этот брат её и друг больше её интересовал, чем она себе признавалась. Они привыкли друг у другу; трудно ей было подумать о расставании, дрожала от одного предположения опасности. Иногда немного на него гневалась, а потом ей было важно смириться; когда он был рядом, она чувствовала себя спокойной, когда он надолго отдалился, всё казалось грустным. В разновидность природы этого чувства Ядзя вовсе не вдавалась, было оно естественным, спокойным, освящённым открытостью и в уме её равнялось братскому. Не иначе, как казалось, любила бы брата.

Сейчас, глядя вдаль с бастиона, она хотела угадать, где он в данный момент может находиться? Она видела, как он с Доршаком рысью въехал в ущелье и скрылся. Издалека ещё обернулся несколько раз к ней, приметил её, видно, так как поднял вверх шапку, а Ядзя долго размахивала белым платком в знак того, что его увидела. Даже до мгновения, когда исчезли в ущелье, она постоянно видела эту поднятую руку и по прежнему отвечала ей, взволнованная, шепча: «Сохрани Боже!» Потом она села на камни и осталась так с глазами, уставленными вдаль.

Мать знала уже, где её искать в обеденную пору. Они сели к столу с ксендзом Жудрой, который старался развлекать, как мог, но чувствовал, что и ему без Янаша было грустно и чего-то недоставало, как бы одной ноты в хоре.

– Уж это правда, – сказал капеллан, – что без этого хлопца небезопасно и невесело. Он жизнь с собой приносит.

– В глаза ему этого не скажу, – рассмеялась мечникова, – чтобы его не испортить, но в действительности Господь Бог благословил нас этим сиротой. И муж мой был хорошо вознаграждён за своё доброе дело. К нему применялось всё: и наука с книгой, и рыцарское дело, и каждый благотворный совет.