История о Янаше Корчаке и прекрасной дочери мечника

Ксендз Жудра схватил коня за поводья, головой попрощался с мечниковой и оседлал его, беря ружьё убитого. Справа и слева из гущи теснилась с диким криком толпа. Они были так уверены в пленниках, что стрелять прекратили. Как можно быстрее только спускались вниз, чтобы схватить женщин. Видно было, что дело было в них и в том, кто их первый поймает, дабы иметь право на выкуп.

Мечникова и дочка стояли какое-то время ошеломлённые, головами прижавшись друг к другу, но вдруг Ядзя сорвалась. Лицо её горело.

– Янаш, – крикнула она, – пистолет! Давай оружие!

– Давайте оружие, – воскликнула мечникова, – оружие, оружие!

Корчак, который весь обратился в ту сторону, действительно схватил пистолет, как можно быстрее его зарядил, взял другой у человека и подал оба женщинам. Татары сползали по стенам ущелья вниз. Минута была ужасная.

До двадцати их насчитал Янаш, уже почти достигающих дна ущелья. Почти не обороняясь со стороны долины, стрелял в тех, которые уже угрожали в середине ущелья. Речь шла не о том, чтобы спастись, так как спасение было невозможным, но чтобы умереть по-рыцарски и сражаться до конца. Двое татар, смертельно раненых на полпути к низу, скотились умирать на дно и корчились в нескольких шагах от мечниковой. Янаш целился в ближайших. Среди этого шума всё чаще слышался крик умирающего, а за ним мстительные возгласы нападающих, всё более разъярённых.

Как свернувшийся клубок змей весной, более десятка татар одновременно спустились, наконец, сверху прямо к женщинам. Одного из них настигла пуля и он всех обрызгал кровью; спустились, таща за собой труп вниз и, чуть ступив на землю, подскочили к карете и непосредственно к мечниковой.

Самому первому, который приблизился, подпустив его почти к себе, когда уже тянул руку, чтобы её схватить, пани Збоинская раздробила голову выстрелом из пистолета; он пал, а двое других уже тянули её за плечи.

Ядзя выстрелила, сама не ведая как, заметив дикое, звериное лицо над собой. Янаш был тут же и обнажённой саблей рассёк того, кто напал.

Ксендз Жудра, который не имел оружия, отломил яростным движением люшню от кареты и бил её по головам теснящихся нападающих.

Минута была страшная.

Среди этого шума из долины донёсся крик и цокот копыт ещё более громкий, чем до сих пор. Янаш обернулся, ожидая увидеть за собой татар, которые могли теперь сесть на шею почти беззащитным, когда с удивлением заметил, что та толпа, которая опоясывала по кругу, начинала быстро разбегаться. Некоторые оставляли даже коней, которые одни разбежались по долине.

С правой стороны из невидимого места, заслонённого деревьями, сыпались выстрелы огнестрельного оружия, под конец из малень-маленькой полевой пушки громыхнуло ядро. Татары бежали.

Те, которые были в ущелье, услышали над собой крики и призыв, остановились, неуверенные в его значении, и непрерывно обстреливаемые, начали смешиваться, одни обратно на гору пытались подняться, другие сбегали ущельем.

Какая-то невидимая сила пришла на помощь. Ещё минута и от татар остались только убитые и раненые. Всех охватило изумление. Янаш, у которого из десятка ран текла кровь, обратился ещё к долине и увидел скромно выглядящую конницу, которая гналась за татарами.

Мечникова только теперь почувствовала себя спасённой, она ослабла и была вынуждена опереться на дочку, лицо которой пылало. Обе словом ещё не могли перемолвиться, обнимались со слезами. Люди осматривали друг у друга взаимно раны, потому что почти все были ранены, но, избежав смерти и ясыри, смеялись уже и выкрикивали.

Ксендз Жудра спешился.

– На колени – что следует Богу за спасение. Произошло чудо!

Янаш хотел слезть с коня, но, едва коснувшись ногой земли, посувствовал какой-то сумрак в глазах, схватился за грудь и упал. Также раненый Никита подхватил потерявшего сознание.

Спустя мгновение, когда, коленопреклонённые, они молились, а ксендз Жудра громко провозглашал: «Честь Тебе и хвала, Боже-Спаситель!», напротив ущелья показался мужчина на коне.

Он поднял шапку, ждал, пока кончится молитва.

Глаза всех обратились к нему. Человек был необычный и не из тех, что встречаются каждый день. Огромного роста, но словно из одних костей сложенный, худой, что-то имел от героя и много от Дон-Кихота в себе. Голова заострённая, лицо длинное и жёлтое, огромные седые усы, жилистая загорелая шея, ноги длинные, руки медвежьи, с узкой талией, с широкой грудью; на сильном и рослом коне, казалось, точно выехал из театра на побоище. Одежду также имел на себе особенную: лосиный кафтан, стёганный снизу, на нём потёртый контуш из толстого ярко-красного сукна, на груди кусок брони и золотистый ринграф с Божьей Матерью, на голове золочённая мисиурка с проволочным чепцем, а в неё сверху было воткнуто перо цапли. Шёлковые кармазиновые шаровары, сапоги до колен, за поясом пистолеты, сабля сбоку, ружьё у седла. Всё это не было изысканное; использованное, старое, но мощное, а сам человек был крепкий и ловкий.

Он посмотрел на женщин, на обморочного Янаша, на раненых людей и лежащие трупы и… перекрестился.