История о льве, сове и ледяном короле (СИ)

Уставшие женщины за руки ведут ревущих чад обратно в лес, придерживая под руки стариков. А мужчины активно вытаскивают из подпольев, подвалов, хозяйственных сундуков инструменты, раскладывая на земле. На кой чёрт это нужно светлому магу, и почему все женщины ушли, они понимают, только когда перед ними появляется хрупкий подросток с толпой восставших скелетов за спиной.

- Значит так, вы, – шатен окидывает рукой часть мёртвого войска, – берёте инструменты и идёте расчищать завалы. Всё что не обуглилось, складываем туда, бревна, щепки и золу стаскиваем сюда. А теперь вы, – обращается он к другой половине, краем глаза следя за тем, как скелеты послушно приступили к работе, получив задание, – сейчас лес будет поставлять свежую ненужную древесину и валуны, вы аккуратно приносите их сюда, сортируя по размеру, и помогаете живым заново строить дома.

Мужики быстро привыкли к невероятно сильным скелетам, указывали что делать, и куда повернуть, помогали сами, и каждый до заката успел восстановить не только дом, но и часть внутреннего убранства. С первыми лучами, скрывшимися за кромкой леса, мёртвые помощники развеялись мороком, оставив после себя могильный холод, пробирающий до костей.

По пути домой, Мукуро щеголял обновлённой белоснежной аурой, вспоминая слова благодарности от селян. Хоть сам он и не принимал непосредственного участия, но его тоже и почествовали, и пообнимали, и поплакались у него на плече. Тсунаёши брёл чуть впереди, красуясь в форме чёрного льва. Её он принял, когда алчущие взгляды на подтянутое тело стали бросать не только девицы и некоторые замужние барышни, но и сами мужья.

Светлый бы предпочел забыть, как колдовал над могилами его друг, но картинка упорно продолжает долбить мозг с упорством матёрого дятла. То, как Тсунаёши топчется по самой старой могиле, около которой уже успело вырасти большое дерево, то как он мягко зарывает руки, с чёрными от постоянного использования разрушающей магии ногтями, в влажную разрыхлённую землю и вынимает оттуда пожелтевший череп так, словно не было нескольких десятков метров разделяющей толщи грунта, то как он бережно, почти ласково счищает с него комья земли и убирает склизких дождевых червей, а затем ловким движением вскрывает себе горло. Тёмная кровь богатым бархатным пологом обрушивается на кость, течёт на землю, мгновенно впитываясь и заставляя светиться могилы оранжевым пламенем колдовства. На каждом вспыхивает четкая печать, – Мукуро хмурится и отходит подальше – земля начинает мелко дрожать, словно от голоса читающего заклинание мага. Тьма за его спиной бугрится, цепляется тонкими черными ручками за всё, до чего дотягивается, и тут же утаскивает всё, что можно утащить в себя, становясь всё больше, яростнее и безумнее. Чьи-то лица вырываются из темноты, голосят что есть мочи, дополняя ужасной какафонией ровный голос тёмного, а над ними, над истерзанными лицами, гордо возвышаются семь фигур. По прежнему нечёткие, но напитавшиеся магией, которая пылала в пролитой крови, они тут же перетекают в другое состояние, меняя жуткую картинку. За спиной шатена разворачивается апокалипсис, окрашенный в бардовый цвет его непригодной крови, за его спиной роются его же мысли, но Мукуро просто не может этого понять. Понять и принять, что в этой юной головке, в этой светлой улыбке и тёплых карамельных глазах кроется нечто, что намного хуже стандартного определения зла. Тёмный никогда не был злом, он был бездной, чёрной дырой, адом на земле, но никогда злом. Потому что для таких как он уже давно не существует каких-либо понятий. Их нельзя описать, к ним нельзя прикоснуться по-настоящему, им нельзя дать подобраться к себе ближе, чем на два десятка метров.

Из могил вырываются наружу скелеты. Белые, жёлтые, позеленевшие от золота украшений, почерневшие от копоти. Сгнившие куски плоти в истлевших ошмётках красивых платьев, они тянут к нему свои грязные, мёртвые руки, касаясь дыры на шее костями, оттягивая кожу по краям так, словно хотят залезть в тонкое тело через горло, в алчущем желании снова прожить жизнь. Он полосуют светлое тело своими острыми сломанными костями, задыхаясь в жажде получить чужое сердце. Вырвать из клетки ребер, поднять трепещущий комок и сунуть его себе в грудину, туда, где оно было прежде. Тсунаёши, не переставая шептать долгое заклинание, распахивает колдовские очи, прожигая взглядом мёртвых, и что-то в этом взгляде не так, по крайней мере чертовы мертвецы начинают с тихим воем пятиться назад, пялясь пустыми глазницами на тонкого подростка. Мукуро не понимает, не чувствует, но видит как невидимое нечто прижимает к земле, складывает в подчиняющейся позе, заставляет судорожно визжать войско нежити. И светлому уже в который раз жутко смотреть на друга. В который раз хочется выцарапать ужасные воспоминания из черепной коробки.