История о пропавшем ребенке

О том, что Микеле опомнился, свидетельствовала не только его цветистая болтовня, но и отсутствие в списке гостей человека, с которым он в период кризиса был, вне всякого сомнения, очень близок, – Альфонсо. Мой бывший сосед по парте очень страдал, что не получил приглашения. Он горько жаловался, вскрикивая своим тонким голоском: «Что плохого я сделал Солара? Я работал на них столько лет, а они меня даже не пригласили!» Особенно много шума наделала история, которая началась вечером, когда Лила с Энцо привели его, совершенно подавленного, ко мне на ужин. Раньше я никогда не видела его в женской одежде, если не считать того случая в магазине для беременных на виа Кьяйя, но тут он заявился в женском платье, чем поразил Деде и Эльзу. Он вел себя беспокойно, много пил и весь вечер приставал к Лиле с вопросами: «Я что, толстею? Дурнею? Я больше не похожа на тебя?» или донимал Энцо: «Скажи, кто красивее, я или она?» Потом вдруг начал жаловаться, что у него закупорка кишечника и страшно болит, как он выразился при девочках, попка. Он стал просить, чтобы я взглянула, что с ним. «Ну посмотри, что там с моей попкой», – повторял он, грязно посмеиваясь. Деде смотрела на него смущенно, Эльза фыркала. Энцо с Лилой пришлось срочно его увести.

На этом Альфонсо не успокоился. На следующий день покинул офис Basic Sight, уже без макияжа и в мужской одежде, с красными заплаканными глазами, и сказал, что идет выпить кофе в бар Солара. На пороге он столкнулся с Микеле. О чем они говорили, неизвестно, но через несколько минут Микеле накинулся на него с кулаками, а потом схватил шест, которым опускают жалюзи на двери, и долго и методично его колотил. В офис Альфонсо вернулся в плачевном состоянии, но при этом не переставал твердить: «Я сам виноват, не умею держать себя в руках!» Мы так и не поняли, что он имел в виду, но с того дня дела пошли еще хуже. Лила казалась встревоженной и целыми днями пыталась образумить Энцо, не выносившего насилия сильных над слабыми. Он говорил, что пойдет к Микеле и спросит, а слабо ему избить его, Энцо, так, как он избил Альфонсо. Из своей квартиры я слышала голос Лилы: «Замолчи, Тину напугаешь!»

88

Наступил январь. Мой роман достаточно напитался атмосферой квартала и мелкими подробностями из его жизни. Я все больше волновалась. Закончив последнюю редакцию, я робко спросила, не согласится ли Лила перечитать роман («Поверь, он очень изменился»), но она ответила решительным отказом: «Я даже прошлую твою книгу не читала: я в этом ничего не понимаю». Я чувствовала себя так неуютно, оставшись один на один с этой стопкой страниц, что чуть не позвонила Нино, чтобы предложить ему прочесть роман. Но я быстро одумалась: за все эти месяцы, зная мой адрес и телефон, он ни разу не объявился, бросил не только меня, но и дочку. Звонить ему я не стала. Я отправила выправленный текст в издательство. Мне было очень страшно: ведь в следующий раз я увижу его уже напечатанным, когда ни слова больше нельзя будет изменить.

Позвонила Джина из пресс-службы: «В „Панораме“ прочли черновую редакцию и очень заинтересовались книгой.

Они пришлют к тебе фотографа». Тут я впервые пожалела, что больше не живу на виа Тассо, – та квартира смотрелась презентабельнее. «Не фотографироваться же снова на фоне туннеля, – думала я, – тем более в этой убогой квартиренке! А то еще можно пойти в сквер и сняться на фоне наркоманских шприцов. Все-таки я уже не пятнадцатилетняя девочка, у меня выходит третья книга, и смотреться я должна соответственно». Джина настаивала на съемке, книгу со дня на день ждали из типографии. «Ладно, – согласилась я, – но дай ему мой номер телефона, пусть предупредит заранее, чтобы я могла привести себя в порядок».

В последующие дни я старалась держать дом в чистоте, но никто так и не позвонил. Я решила, что в редакции «Панорамы» и так достаточно моих фото и журнал отказался присылать фотографа. Но однажды утром, когда Деде и Эльза были в школе, а я, растрепанная, в джинсах и вытертой майке, играла с Иммой и Тиной, в дверь позвонили. Девочки как раз строили дворец из конструктора, и я уселась прямо на пол им помогать. Последние несколько месяцев мне казалось, что разница между моей дочкой и Тиной почти сгладилась: обе участвовали в игре, обе старались, хотя Тина проявляла больше воображения и постоянно задавала мне вопросы, поражая своим грамотным итальянским и все более чистым произношением; Имма орудовала даже решительнее, но, пожалуй, больше следовала схеме; единственной настоящей проблемой оставалась ее речь: чтобы расшифровать некоторые сказанные ею фразы, мне приходилось обращаться за помощью к ее подруге. Пока я заканчивала отвечать на очередной вопрос Тины, в дверь позвонили еще раз, уже настойчиво. Я пошла открывать: на пороге стояла красивая кудрявая блондинка лет тридцати в голубом плаще – фотограф.