– Ее положили в больницу, – спокойно сказала Лила. – Нино знает всех врачей, они говорят, ситуация под контролем. Так что не волнуйся.
– Она там одна?
– Да, к ней не пускают.
– Она не хочет умирать одна.
– Она не умирает.
– Лила, она напугана, она ведь уже не та, что раньше… Надо что-нибудь сделать!
– Нельзя. В больнице свои правила.
– Про меня она спрашивала?
– Просила, чтобы ты принесла ей внучку.
– А вы там как? Надолго?
– Нино пока останется, поговорит еще с врачами, а я, пожалуй, пойду.
– Да, иди, спасибо тебе! Тебе самой нельзя перенапрягаться!
– Он тебе попозже еще позвонит.
– Хорошо.
– И успокойся, а то молоко пропадет.
Ее слова про молоко привели меня в чувство. Я сидела возле детской колыбели, словно близость к Иммаколате помогала мне сохранить грудь наполненной. Вот оно – женское тело: сначала я вскармливала ее внутри живота, теперь она питалась моей грудью. Я думала о том, что когда-то тоже сидела у матери в животе, сосала ее грудь. Грудь у нее большая, как у меня, если не больше. Еще недавно, пока она не заболела, отец частенько отпускал по поводу ее груди сальные шуточки. Я ни разу в жизни не видела ее без лифчика. Она прятала свое тело, не любила его из-за больной ноги. Но стоило ей выпить стакан вина, как она подхватывала скабрезный тон отца, принималась хвастать своими прелестями и изображать распущенность. Телефон зазвонил снова, и я схватила трубку. Это снова была Лила, но от недавнего спокойствия в ее голосе не осталось и следа.
– Лену, у нас тут неприятности.
– Маме хуже?
– Нет, врачи говорят, с ней все нормально. Но заявился Марчелло. Он, похоже, совсем спятил.
– Марчелло? При чем тут он?
– Понятия не имею.
– Дай мне его.
– Погоди, они там с Нино ругаются.
Я прислушалась: Марчелло злобно тараторил что-то на диалекте, Нино отвечал ему на хорошем итальянском, но тоже резко, как бывало, когда он терял терпение.
– Скажи Нино, чтобы не связывался с ним, – забеспокоилась я. – Скажи, пусть едет домой.
Лила не ответила, потому что ввязалась в спор мужчин. Сначала слов было не разобрать, но потом она вдруг крикнула на диалекте: «Что ты несешь, Марче? Пошел ты знаешь куда!»
«Поговори сама с этим говнюком, – бросила она мне в трубку. – И вообще, решайте сами, меня ваши дела не касаются!» Снова послышались приглушенные голоса, и через несколько секунд трубку взял Марчелло. Говорил он со мной на удивление вежливо. Элиза, объяснил он, попросила его не оставлять мать в больнице, и он приехал забрать ее и перевезти в платную клинику в Каподимонте.
– Я просто хочу сделать как лучше, Лену. Что в этом плохого? – увещевал он меня, как будто и правда нуждался в моем одобрении.
– Успокойся, пожалуйста.
– Я спокоен. Но ты же сама рожала в платной клинике, Элиза рожала в платной клинике, почему же ваша мать должна умирать тут?
– Потому что здесь работают врачи, которые ее наблюдают, – еле сдерживаясь, ответила я.
– Врачи работают там, где им платят деньги! – рявкнул он. По-моему, он впервые в жизни позволил себе поднять на меня голос. – Кто тут вообще командует? Ты, Лина или этот засранец?
– Сейчас не время командовать.
– Как раз самое время! В общем, или скажи своим друзьям, чтобы дали мне спокойно увезти ее в Каподимонте, или я набью кое-кому морду и все равно ее увезу!
– Дай мне Лину.
Я едва держалась на ногах, в висках стучало.
– Скажи Нино, пусть поговорит с врачами, узнает, можно ли ее перевозить. И перезвони мне. – Я повесила трубку и от бессилия заломила руки: я не знала, что делать.
Через несколько минут телефон зазвонил снова. Это был Нино:
– Лену, утихомирь этого психа, не то я полицию позову.
– Ты спросил у врачей? Можно ее перевозить?
– Спросил. Нельзя!
– Нино, ты спросил или нет? Она не хочет лежать одна в больнице!
– В частной клинике будет еще хуже!
– Знаю, знаю, успокойся.
– Я совершенно спокоен.
– Ладно, возвращайся домой, немедленно!
– А здесь кто останется?
– Лина. Лина за всем присмотрит.
– Я Лину одну с этим психопатом не оставлю!
– Лина сама о себе позаботится. Я еле держусь на ногах, малышка плачет, ее купать пора! Возвращайся домой сейчас же, я сказала!
Я бросила трубку.
63
Это были очень тяжелые несколько часов. Нино вернулся домой взвинченный, говорил на диалекте и без конца повторял: «Еще посмотрим, кто кого». Я поняла, что госпитализация моей матери стала для него делом принципа. Он боялся, что Солара найдет способ увезти ее в какую-нибудь дыру, где только деньги зашибают. «А в больнице, – возвращался он на итальянский, – твоя мать находится под присмотром специалистов высочайшего класса. Только они смогут продлить ей жизнь на этой стадии болезни».