С Элизой отца связывало гораздо больше общего. Приходя с сыном в клинику, она разговаривала с отцом властно, но в то же время нежно. Она просиживала в палате матери целые дни, иногда сменяла отца ночью, отправляя его поспать дома, в своей постели. Она донимала медсестер, придиралась ко всему подряд, жаловалась на пыль, плохо вымытые окна, невкусную еду. Делала она это с одной-единственной целью: заставить себя уважать, показать, кто тут главный. Пеппе и Джанни от нее не отставали. Стоило матери пожаловаться на боль, отец тут же впадал в панику, а братья вскакивали, давили на тревожную кнопку и вызывали медсестру. Если та не появлялась немедленно, они сурово отчитывали ее, но тут же выдавали ей щедрые чаевые. Особенно усердствовал Джанни. Он совал деньги сестре в карман со словами: «Ты должна сидеть под дверью и влетать в палату, как только мама позовет, ясно тебе? Вот тебе на кофе, и чтоб сидела тут». При этом они непременно по три-четыре раза упоминали Солара, чтобы все усвоили, что мама не простая пациентка: «За синьору Греко отвечаешь перед Солара! Считай, что это их собственность!»
Это моя мать –
Со временем я втянулась в новый образ жизни. Болезнь матери показала, как на самом деле относятся ко мне окружающие. Иногда Кармен подкидывала меня на своей машине, иногда то же делал Альфонсо. Матери они старались не надоедать; уважительно поздоровавшись, выражали восхищение удобством ее палаты и красотой внучки и выходили со мной в коридор, а то и вовсе ждали внизу в машине, чтобы я не опоздала в школу за девочками. Труднее всего было по утрам, зато проявился неожиданный эффект: дочери перестали разделять квартал на тот, в котором жила моя мать, и тот, которым заправляла Лила.