Я рассказала Кармен, как много наша общая подруга сделала для моей матери. «Ты же знаешь, Лина никого в беде не бросает», – с радостью подхватила та, приписывая Лиле едва ли не магические способности. Но больше всего меня поразил пятнадцатиминутный разговор с Альфонсо. Мы ждали в коридоре, пока врач осматривал маму, и Альфонсо, как обычно, рассыпался в благодарностях Лиле и вдруг с неожиданной горячностью сказал: «У дела, которому меня обучила Лина, большое будущее. Кем бы я без нее был? Ходячим куском мяса, пустышкой!» И с горечью добавил, вспомнив Маризу: «Я же не возражал, что она спит со всеми подряд. Я дал ее детям свою фамилию, но ей все мало! Она меня измучила и продолжает мучить, плюет мне в лицо, жалуется, что я ее обманываю! А какой тут обман, Лену? – защищался он. – Ты умная, ты меня поймешь: единственный обманутый тут я, сам себя обманывал всю жизнь, и, если бы не Лина, так и умер бы посреди обмана! – Его глаза блестели. – Самое главное, чему она меня научила, – быть честным с собой, признать, что, касаясь обнаженной женской ноги, я ничего не чувствую, а касаясь мужской, умираю от желания. Я хочу гладить ему руки, подстригать ногти, выдавливать черные точки на лице, хочу пойти с ним на танцы и сказать: „Ты умеешь танцевать вальс? Сможешь меня вести?“ Помнишь, как вы с Линой пришли к нам и просили отца вернуть кукол, а он заорал: „Альфонсо, это ты взял?“ Он смеялся надо мной, считал меня позором семьи: я таскал кукол у сестры, примерял мамины украшения». Он рассказывал мне все это так, будто я и без того все знала, а ему надо было выговориться и самому себе объяснить свою природу. «Я с детства знал, что я не тот, кем кажусь остальным, не тот, кем сам себе кажусь. Я говорил себе: во мне есть что-то особенное, оно затаилось внутри и ждет своего часа. Но я не знал, что это, не знал, кто я такой, пока Лина не заставила меня – даже не знаю, как это сказать, – стать немного ею, что ли. Ты же ее знаешь! Сказала: начни вот с этого, посмотрим, что из этого выйдет. Так мы и начали смешиваться понемногу – это весело! Теперь я, конечно, не совсем я, но и не полностью она. Из меня вылупляется какой-то совершенно новый человек». Ему нравились такие доверительные разговоры, а мне нравилось, что он вел их со мной. Между нами рождалось какое-то новое доверие, иное, чем в школьные годы. Наши отношения с Кармен тоже стали более теплыми. Вскоре я поняла, что оба они ждали от меня еще большего. И помогли мне в этом два случая, произошедшие в присутствии Марчелло.
Элизу с сыном обычно привозил в клинику пожилой водитель по имени Доменико. Доменико оставлял их в клинике и вез домой нашего отца. Иногда с ними приезжал и Марчелло. Однажды он заявился, когда в клинике была Кармен. Я испугалась, что они поцапаются, но Кармен встретила его с чуть не раболепным почтением, ни дать ни взять верный пес: только свистни – прибежит. Потом она отвела меня в сторонку и прошептала, что ненавидит Солару, но заискивает перед ним ради Паскуале. «Своими руками придушила бы его, Лену, если бы не брат. А что бы ты на моем месте делала?»