Нечто похожее случилось и с Альфонсо. Как-то утром он отвозил меня к матери и в клинике столкнулся с Марчелло. Альфонсо страшно перепугался. Солара вел себя как обычно: поздоровался со мной, любезно кивнул Альфонсо и сделал вид, что не заметил его протянутой для рукопожатия руки. Под тем предлогом, что мне пора кормить Имму, я вытащила друга в коридор. Едва мы вышли из палаты, Альфонсо заявил: «Если меня когда-нибудь убьют, знай, это Марчелло». – «Не преувеличивай», – ответила я. Но он никак не мог успокоиться и с горькой улыбкой перечислял обитателей квартала, мечтавших его убить, – в списке были и незнакомые, и знакомые имена. В перечень он включил и своего брата (
66
Только Нино и Лила ни разу не приходили в клинику. Нино сразу заявил: «Видеть не желаю этих каморристов. Поверь, мне очень жаль твою мать, передавай ей привет, но сам я туда ни ногой». Иногда мне казалось, что это просто отговорка, чтобы объяснить свои участившиеся отлучки, но, похоже, он обиделся не на шутку: так старался ради моей матери, а мы всей семьей предпочли помощь Солары. Я пыталась объяснить ему, что виной тому – сложные обстоятельства, что дело вовсе не в Марчелло, мы просто хотим, чтобы мать чувствовала себя счастливой. «С таким подходом в Неаполе никогда ничего не изменится», – проворчал он в ответ.
Что до Лилы, то она вообще ни слова не говорила о переезде в клинику. Но продолжала помогать мне, несмотря на то что со дня на день должна была родить. Я чувствовала себя виноватой. «Хватит беспокоиться обо мне, подумай о себе!» – «Что мне думать? – отвечала она с иронией, за которой пряталась тревога. – У меня уже все сроки прошли. Как видишь, не собираюсь я рожать, а он – рождаться». Она прибегала по первому моему зову. Конечно, на машине она меня в Каподимонте не возила, как Кармен и Альфонсо, но, стоило девочкам чуть простудиться и не пойти в школу (за первые три недели жизни Иммаколаты такое случалось несколько раз: погода стояла холодная, постоянно шли дожди), она тут же бросала работу на Энцо и Альфонсо, поднималась ко мне на виа Тассо и сидела со всеми тремя моими дочками.
Я была этому очень рада: время, проведенное с Лилой, шло на пользу Деде и Эльзе. Она сумела примирить двух сестер с существованием третьей, знала, чем занять Деде, как держать в узде Эльзу, как успокоить Имму, не затыкая ей рот соской, – Мирелла только это и умела. Единственной проблемой оставался Нино. Я боялась узнать, что занят он только для меня, но, если узнает, что за детьми присматривает Лила, обязательно найдет время ей помочь. Лила приходила, я давала ей тысячу указаний, писала на листке бумаги телефонный номер клиники, просила соседку в случае чего быть на подхвате и убегала в Каподимонте. С матерью я проводила не больше часа и мчалась назад, чтобы успеть покормить Имму и приготовить обед. Иногда на обратном пути мне чудилось, что вот я захожу домой и вижу, как Нино с Лилой нежно воркуют, вспоминая о том, что было между ними на Искье. Посещали меня и более смелые фантазии, но я в ужасе гнала их прочь. Но больше всего меня мучил другой страх, впрочем вполне обоснованный: у Лилы начинаются схватки, и Нино срочно везет ее в клинику. Испуганная Деде остается за старшую, Эльза роется в Лилиной сумке, выбирая, что стащить, а Имма, вся красная, заливается голодным плачем в своей колыбели.