История одиночества

Вторым элементом шаблона была зависимость от книг в качестве компаньонов. Перед началом путешествия моряки-одиночки обычно собирали себе библиотечку. Когда они оказывались одни в открытом море, их общение с литературой представляло собой высшую точку сетевого уединения, ощущения общения с далекими людьми и умами. Слокам активно использовал издания, полученные от редактора. Позднее он вспоминал: «…при всех обстоятельствах книги оставались моими лучшими друзьями»[851]. В присутствии материала для чтения был элемент круговорота. Моряки управляли текстами не меньше, чем лодками, а их литературные соратники часто служили источниками книг, помогавших завершить путешествие. Так, участник «Золотого глобуса» Джон Риджуэй, уже прославившийся пересечением Атлантического океана на весельном судне (совместно с Чеем Блитом), сотрудничал с ведущим литературным агентом О. Д. Питерсом для заключения контрактов с газетой, телевизионной сетью, а также с Hodder & Stoughton, главным издателем книг о выдающихся одиночных путешествиях. Сотрудники агентства, в свою очередь, собрали авторов, «все – клиенты О. Д. Питерса, чтобы те составили список книг, которые могли бы рекомендовать на целый год, проведенный в одиночестве»[852].

Третьим элементом было общество морских обитателей. Суть драмы одиночного плавания заключалась в непреодолимой угрозе ветра и волн. Подготовиться к штормам, столкновением с которыми чревато столь долгое плавание, можно было лишь до известного предела. Расчет и смелость не давали никаких гарантий в плане выживания. Каждая последующая книга подтверждала, что природа не заинтересована в благополучии одинокого путешественника, каким бы количеством медийных контрактов он ни обзавелся. В то же время морякам было доступно такое простое удовольствие, как встреча с дикой природой вдали от человеческих обиталищ. Как отметили Томалин и Холл, к числу «стержневых мотивов» одиночного плавания принадлежало «общество дельфинов, морских птиц, морских свиней и прочих морских существ»[853]. Начиная со Слокама, особо приветствовалась летучая рыба – поразительное природное явление и вместе с тем легко добываемый источник свежей пищи. Как уже было известно многим на суше, присутствие других живых существ компенсирует отсутствие человеческой компании. «В таких морях не чувствуешь себя одиноким», – писал Слокам, описывая птиц и рыб, которых он наблюдал со своего «Спрея»[854]. Даже вдали от берегов и морских путей вокруг лодки кружили любопытные живые существа. «Люди часто говорят о пустынном море и небе, – писал Робин Нокс-Джонстон, победитель первой всемирной гонки, – но, по моему опыту, чаще всего та или другая форма жизни в поле зрения присутствует. Существует множество видов морских птиц, проводящих всю жизнь, за исключением периода размножения, во многих милях от суши. Мне чаще всего попадались буревестники и альбатросы»[855].

Последний элемент шаблона – само уединение. Бывали случаи непреднамеренных одиноких путешествий, такие как семидесятишестидневный дрейф Стивена Каллахэна после выхода его лодки из строя во время гонки 1982 года[856]. Однако в целом эти путешествия выражали собой сознательное стремление к длительной изоляции. «Заключенному в Дартмуре, – писал Нокс-Джонстон, – не приходится выполнять столько тяжелой работы – общественное мнение этого не одобрило бы, – и у него есть компания, пусть и неподходящая. Интересно, насколько снизился бы уровень преступности, если бы людей приговаривали не к тюремному заключению, а к кругосветному плаванию в одиночку. Ведь это десять месяцев одиночного заключения и каторжной работы»[857]. Пристальное общественное внимание сосредоточивалось на абсолютном характере этого предприятия. Одиночество было и состоянием, которое переживалось, и опытом, о котором сообщалось все более широкой аудитории. Удивительно поэтому, насколько фрагментарными и зачастую непоследовательными бывают рассказы о месяцах, проведенных в одиночестве посреди океанов. Отчасти причина кроется в первом из элементов шаблона. Противостоять одиночеству лучше всего в состоянии покоя. Но плохая погода была настолько выматывающей и настолько поглощала душу и тело, что было не до размышлений об отсутствии человеческой поддержки, – думать получалось лишь о повышенной опасности, которую оно означало. Джошуа Слокам, у которого были сравнительно короткие одинокие перерывы на многочисленных этапах его длительного путешествия, поначалу считал отсутствие компании причиной стресса. «Только в штормовую погоду, – писал он, – когда работы было по горло, чувство одиночества покидало меня, но с наступлением штиля возвращалось вновь»[858]. Для его преемников спокойное море было одновременно и долгожданной передышкой, и временем повышенного психологического риска.