История одиночества

Другая проблема была связана с личностью того, кто отправляется в самостоятельное путешествие. Для большинства одиночество было предусмотренным риском, подобно разрыву паруса, а не определяющей духовной целью. Это были практичные мужчины (до тех пор, пока на рубеже XX–XXI веков в гонку не вступили женщины), и их главными свойствами были физическая выносливость, познания в навигации и способность организовать себе финансирование. Моряки-британцы были воспитаны своей культурой так, чтобы не воспринимать душевные страдания слишком серьезно. Первого современного яхтсмена, совершившего одиночное кругосветное плавание, Фрэнсиса Чичестера, когда он прервал свое путешествие в Австралии, спросили на пресс-конференции: «Когда вы сильнее всего упали духом?» – «Когда кончился джин», – не раздумывая ответил он[859]. Такой склад ума инстинктивно остерегался негативных рефлексий. «Несмотря на мною написанное, я не позволяю себе сентиментального взгляда на уединение», – писал Нокс-Джонстон[860]. Яхтсмены различались по социальному происхождению и уровню образования, но лишь немногие из них обладали навыками самоанализа. Нокс-Джонстон в психиатрических тестах описывался как «болезненно нормальный», и во время путешествия его не сильно беспокоили внутренние дебаты о цели этого предприятия[861]. Чей Блит, сделавший карьеру морского рекордсмена, в восемнадцать лет бросил школу, чтобы вступить рядовым в парашютный полк. Его попытка описать ощущение одиночества убедительна явным отсутствием ясного понимания:

Эти чувства, о которых я пытался договориться с самим собой, научили меня, как мне кажется, многому – о том, почему мужчины выбирают одинокие занятия, становятся отшельниками или пускаются в погоню за одиночными приключениями. Они также научили меня, пожалуй, многому и обо мне самом. Я не был уверен, что мне все это нравится. Во всяком случае я узнал, что есть определенные вещи, насчет которых я должен быть начеку. Не хочу сказать, что был постоянно занят таким самоанализом. Нет, не был. В основном я думал о практических вещах: о том, какие паруса спустить или поднять, чтобы выжать из яхты максимум, какой выгоднее задать курс, как справиться с ремонтом, что съесть на ужин. Но человек не может оставаться наедине с собой, не погружаясь время от времени в размышления о жизни. Я не говорю, что мои мысли были такими уж глубокими. Но в протоколе моего путешествия это есть[862].

Главным исключением среди первой когорты участников соревнований по одиночному кругосветному плаванию был француз Бернар Муатесье. С самого начала он восхвалял свое одиночное путешествие по океану. «Ветер, море, лодка и паруса», – писал он в начале своего путешествия, –

компактное, рассеянное целое, без начала и конца, часть и вся вселенная… моя собственная вселенная, воистину моя. Я смотрю на закат и вдыхаю дух открытого моря, чувствую, как мое существо расцветает и моя радость парит так высоко, что ничто ее не достанет. Все другие вопросы, прежде меня волновавшие, не стоят ничего перед лицом безбрежности волны, что так близка к небу и наполнена дыханием моря[863].