Читаем История одного поколения полностью

— Может, вы купили его именно здесь! — заявила молодая сотрудница таможни.

— Вообще-то я купил его в Нью-Йорке… Ну и как велика ваша пошлина?

Услышав сумму, Юрий изумленно покачал головой:

— С ума сошли? Да он стоит почти столько же!

— Знаете, гражданин, не мы эти пошлины устанавливаем, а государство!

— Тогда позовите мне вашего начальника!

— Да ради бога!

Через несколько минут появился пожилой лысый толстяк, на щеке которого красовалась огромная и мерзкая бородавка, похожая на муху. При виде его Юрий сразу насторожился. Где-то он уже видел подобное уродство, вот только где? Черт, ну конечно же — у того самого секретаря райкома, к которому он приходил перед отъездом в эмиграцию, чтобы подать заявление на выход из комсомола! Все правильно — тому секретарю было за тридцать, а этому хмырю уже за шестьдесят. Так вот, значит, в каком сытном месте окопался, скотина, после того, как понял, что на идейном руководстве советской молодежью больше не заработаешь!

— В чем дело? — с ходу поинтересовался он, настороженно взглянув на Юрия.

Таможенница объяснила, особо упирая на «подозрительное» происхождение фотоаппарата.

— Если не хотите платить пошлину, придется оформить акт изъятия, — сухо прокомментировал начальник.

— Ага, — усмехнулся Юрий, — сейчас вы от меня дождетесь такого подарка!

Вынув фотоаппарат из футляра, он несколько секунд подержал его в руке, а затем уронил на пол.

— Ах, черт, какая неприятность! Ну что ж, зато теперь можете оформлять акт изъятия.

Какое-то время они с толстым начальником молча смотрели друг на друга. Юрий так и не понял, узнал тот его или нет, но его губы вдруг беззвучно зашевелились, — причем, чтобы понять, что он сказал, не надо было обладать умением читать по губам. Наконец начальник таможни что-то шепнул на ухо своей сотруднице и, повернувшись толстой спиной, с достоинством удалился.

И тут Юрию стало смешно и легко одновременно. Нет, эту страну долго еще не исправишь, поэтому какое счастье, что он уже не является ее подданным! Благодаря этой мысли он вдруг как-то сразу избавился от тягучего чувства ностальгии, которое снедало его все то недолгое время, что он находился на родине.

Глава 30

АКМЭ

— Ну что, никого кроме нас нет и, скорее всего, уже не будет?

— А что же ты хочешь — двадцать пять лет прошло, целая жизнь!

— Нас разметала жизни круговерть, и вновь собрать уже способна только смерть.

— Это еще откуда?

— Это я сам только что сочинил.

— Н-да, начало невеселое…

Этими репликами обменивались два наших лучших друга — Михаил Ястребов и Денис Князев. Предварительно созвонившись, в канун встречи Нового, две тысячи первого года они ровно в шесть часов вечера с разных сторон подошли к памятнику народным ополченцам.

— Собственно говоря, кого мы можем ждать? — потоптавшись минут десять на легком морозце, поинтересовался Михаил. — Давай наскоро прикинем — из четырнадцати человек пятеро уже являются обитателями другого и, возможно, лучшего мира. Двое за границей, восьмой сидит. Остаются всего шестеро — Гурский, Наталья, Иванов, Маруся и чета Гриневых. Ну и кого из них ты хотел бы увидеть?

— В принципе, всех, — поразмыслив, отвечал Денис. — В такой момент я был бы рад встретиться даже с Ивановым и Гриневым. Но если пришли бы Наталья и Гурский, уже было бы неплохо.

— Согласен, но нам самим совсем необязательно мерзнуть на улице.

— А что ты предлагаешь?

— Сейчас поймешь. — Михаил выплюнул сигарету и сунул в рот пластинку жвачки. Затем достал из кармана сложенную вчетверо записку и ловко прилепил ее жвачкой к гранитному постаменту. — Как видишь, — пояснил он Денису, с интересом наблюдавшему за его действиями, — я все предусмотрел заранее. Мы пойдем греться и поддавать в бар «Голубой лагуны», а иногда будем подходить сюда. В записке все указано.

— А если ее сорвет кто-нибудь другой?

— И что ты предлагаешь взамен?

— Проще всего было бы обзвонить всех заранее…

— Да, но мы же сами решили, что гораздо интереснее понадеяться на волю случая!

— Верно, — кивнул Денис, автор идеи о встрече в канун третьего тысячелетия, которая сейчас терпела столь явный крах. — В конце концов, созвониться и встретиться с той же Натальей или Лешкой Гурским мы всегда сможем. Но ведь главное состоит в том, чтобы они сами помнили о назначенной встрече и захотели бы прийти! Кстати, Юрик и Антонина об этом помнят — вчера у меня в квартире раздалось сразу два экзотических звонка — один из Нью-Йорка, другой из Мельбурна.

— Правда? — заинтересовался Михаил. — Ну и?..

— Оба поздравили с Новым годом и пожалели о том, что не смогут прийти. Тебе, кстати, привет передавали.

— Спасибо. Между прочим, мне тоже есть чем тебя удивить — я получил письмо от Вострякова.

— Из зоны?

— Точнее, из единственной в России тюрьмы, где отбывают пожизненный срок.

— А откуда он узнал твой адрес?

— Оно пришло на адрес редакции, но на мое имя.

— Ну и как он там, что пишет?

Перейти на страницу:

Все книги серии Рожденные в СССР

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее