История одного поколения

— Нет, — еще больше растерялась Антонина.

— «Преступление и наказание» читала?

— Да.

— Помнишь ту знаменитую сцену в самом конце романа, когда Свидригайлов приводит Авдотью к себе домой под предлогом, что хочет сообщить важные сведения о ее брате Родионе?

— Помню, — не слишком уверенно отвечала Антонина.

— Вот эту сцену мы сейчас и порепетируем. Валентина, дай ей текст.

Ассистентка приблизилась и сунула в холодные руки Антонины несколько небрежно скрепленных листов бумаги.

— Где я могу прочитать? — робко спросила та.

— Да где хочешь.

Пока Антонина, выйдя на освещенное место, торопливо читала текст, Вельяминов рассматривал ее во все глаза, о чем-то негромко советуясь со своими помощниками. Наконец Антонина подняла голову.

— Готова? — тут же оживился он. — А ну-ка дайте ей револьвер.

Ассистентка впихнула в руку ошеломленной Антонины холодный и тяжелый бутафорский револьвер. Та едва не уронила его на пол.

— Начнем! — азартно возопил режиссер, вскакивая со своего места. — Итак, я — Свидригайлов, пытаюсь воспользоваться тем, что мы с тобой в квартире совершенно одни и нас никто не услышит, а ты пытаешься защитить свою честь с помощью этого самого револьвера. Подними его, нацель на меня и начинай с фразы: «Смей шагнуть хоть шаг, и, клянусь, я убью тебя!»

Теперь, когда Вельяминов стоял на свету прямо напротив нее, Антонина могла хорошо рассмотреть его лицо. Он производил впечатление изрядно пожившего в свое удовольствие светского льва — благородный, изборожденный морщинами лоб, крупный «греческий» нос, выразительные глаза с мешками под ними, редеющая на макушке, но еще красивая темная шевелюра. Но больше всего ее поразили губы, поскольку, слушая режиссера, она смотрела именно на них. Это были настолько сочные и сластолюбивые губы юноши, что произносимые ими слова приобретали двусмысленный и сладострастный оттенок.

— Ну! — нетерпеливо произнесли эти губы.

— Смей шагнуть хоть шаг, и, клянусь, я убью тебя! — невнятно пробормотала Антонина, чувствуя, что начинает краснеть.

— Да не так, — неожиданно мягко сказал Вельяминов. — Смотри, в тексте написано: «Дуня была в исступлении…» А вот еще: «Бешенство засверкало в глазах Дуни». Разозлись по-настоящему, представь, что я тебя чем-то оскорбил, топни ногой, наконец, или выругайся! Ну, вспомни что-то скверное, что было в твоей жизни, когда тебе хотелось кого-нибудь убить! Ведь было же такое, а? И когда ты почувствуешь, что ненавидишь меня до такой степени, что готова убить, поднимай револьвер и говори текст. Все ясно?

Антонина кивнула и опустила голову, припомнив свою первую и пока единственную любовную сцену, а с ней и те самые слова Георгия, которых она от него так ждала и которые оказались столь постыдно-оскорбительными.

— Мерзавец! Смей шагнуть хоть шаг, и, клянусь, я убью тебя! — первое слово вырвалось у нее совершенно непроизвольно, но именно это понравилось Вельяминову больше всего.

— Молодец, девочка, вот это уже чуть лучше. Поехали дальше. Теперь моя реплика. — Он усмехнулся. — Знаю, что выстрелишь, зверок хорошенький! Ну и стреляй!

— Я тебя ненавидела всегда, всегда… — Антонина с трудом подняла револьвер и, с силой надавив на курок, вдруг испугалась. А если сейчас действительно раздастся выстрел?

Но послышался лишь громкий, на всю студию щелчок. Вельяминов тихо засмеялся, доставая из кармана платок и делая вид, что вытирает кровь со лба.

— Укусила оса! Прямо в голову метит… Ну что ж, промах. Стреляйте еще, я жду. — И он снова мрачно усмехнулся. — Да стреляйте же, иначе я вас схватить успею, прежде чем вы курок взведете!

— Оставьте меня, — проговорила «в отчаянии» Антонина-Авдотья. — Клянусь, что я выстрелю… Я убью вас!

— В трех шагах нельзя не убить. Ну, а не убьете, тогда…

Он приблизился к Антонине, глядя на нее и облизывая сочные губы, словно бы действительно собирался схватить ее в объятия.

Действуя как завороженная, Антонина снова щелкнула курком.

— Зарядили неаккуратно. Ничего, поправьте, я подожду.

Дальше по сценарию Антонина должна была отбросить револьвер, но сделала это столь неудачно, что попала в ногу одного из помощников режиссера, который глухо выругался, зашипел и запрыгал на другой ноге. Эта сцена вызвала смех у присутствующих, кроме, разумеется, самой Антонины, которая тут же начала извиняться.

— Оставь это! — перебил Вельяминов, подходя вплотную и обнимая ее за талию.

— Отпустите меня! — робко прошептала Антонина.

— Говори мне «ты»! — потребовал он. — Еще раз!

— Отпусти меня.

— Ты не просишь, ты умоляешь. Еще раз.

— Отпусти меня…

— Так не любишь?

Антонина машинально покачала головой.

— И не сможешь? Никогда?

— Никогда.

— Вздор, вздор, все вздор! Плохо, черт подери, очень плохо! — неожиданно взвился Вельяминов, отпустил Антонину и принялся расхаживать по студии. — Никуда не годится!

Как ни странно, Антонина даже обрадовалась этому категорическому отзыву. Не подходит — и слава богу! — она и не напрашивалась в актрисы.