История одного супружества

Отступиться от брака. Неженатым может казаться, что это все равно что уступить место в театре или пожертвовать взяткой в бридже, чтобы потом получить больше, лучше. Но это труднее, чем можно представить: жаркий невидимый огонь, пожирающий надежды и фантазии, оставляющий от прошлого черные головешки. Однако он необходим, если на его месте планируется что-то построить. Вот я и стояла, и давала Баззу советы, а сама не могла думать ни о чем, кроме автоматонов в Плейленде, грациозно двигавшихся на ветру, и детей, которых повели за кулисы и показали, к их удивлению, несметные переплетенные провода и переключатели, которые так трудно расплести, а если уж расплел, еще труднее собрать заново.

* * *

Когда наконец наступил день рождения Холланда, мы устроили скромный праздник и пригласили тетушек, которые ворвались к нам в дом в ажитации.

– У нас есть хорошая и плохая новость, – объявила старшая, отряхиваясь от дождя, как пудель. – Но какая она ужасная, кошмарная, эта новость!

Повернувшись ко мне, Элис положила руку мне на плечо, из вежливости приобщая меня к беседе. Почему-то только у нее на груди была орхидея.

– Перли, ты наверняка слышала…

– Да по лицу видно, что да! В общем, во Фресно, кажется, минувшей ночью…

– О, привет, Холланд! С днем рождения, мой хороший! А вот и малыш Уолтер…

– Ну поцелуй тетю Би, Уолтер, я не заразная…

Младшая воспользовалась тем, что сестра отвлеклась:

– Белая девочка четырнадцати лет убила свою сестру-близнеца!

Я улыбнулась. Эта новость была из тех, что они не советовали мне обсуждать при их племяннике. Холланд снимал с них длинные шерстяные пальто в каплях дождя, под которыми были одинаковые немнущиеся платья. Сыночек стоял, уставившись на меня, а тетушки по очереди его тетешкали.

Беатрис продолжила, будто не прерывалась:

– Достала ружье брата и в темноте, представляете, нашарила сестру, нащупала ее волосы и правое ухо и приставила дробовик…

– Винтовка это была. Двадцать второй калибр.

Они с наслаждением рассказывали кошмарную историю этих сестер, словно настоящие свидетели, не задумываясь о том, что маленький мальчик слушает все в подробностях: вот рука девушки скользит по простыне дюйм за дюймом, касается мягких локонов красавицы-сестры, кожи головы, трогает упругий завиток ушной раковины… Я не сразу поняла, что они пересказывают радиопостановку.

– Что ж, дамы… – перебил их Холланд, подмигнув мне.

– Но все основано на реальных событиях, дорогая! Это действительно произошло во Фресно! Во Фресно такие вещи сплошь и рядом!

– Правда? – сказала я.

– И знаешь что? Она это сделала, потому что никогда ее не любила.

Элис:

– Представляешь? Не любить сестру-близнеца!

Беатрис:

– И убить ее!

Под взрывы смеха тетушки сняли перчатки с мягких рук.

Мы перешли в гостиную, и кто-то предложил зажечь камин – слишком холодный и дождливый был вечер. Сыночка совершенно захватил сложенный отцом костер как у бойскаутов. Огонь начал потрескивать, а тетушки перешептывались, глядя, как Холланд разворачивает подарки. От удовольствия они схватились руками за щеки – одновременно и одинаково – и заглядывали друг другу в глаза. Интересно, какая из них сильнее хочет убить другую, подумала я.

Холланд принес напитки, и они принялись рассказывать нам другие мелкие сплетни – поразительно, как легко они переходили от изумления к болтовне, – а еще вычитанную в газете новость о приезде голландского психолога, который заявил, что «у государств есть души».

– Доктор Зеельманс ван Эммиховен! – провозгласила одна из них, внезапно вспомнив.

Другая принялась объяснять:

– Видите ли, пси-хо-ло-гически мы очень юная страна. Когда к нам приезжают европейцы, ну и конечно африканцы, они чувствуют себя старыми, потому что их страны очень старые. Пси-хо-ло-гически. На сотни, сотни лет старше нас.

– И потому, что мы молодые, мы все делаем с размахом, – сказала первая. – Вот как атомную бомбу и как водородную, которую скоро сделают. У нас молодой задор, – и со смехом добавила: – Я уж точно чувствую себя молодой!

– Как интересно, – сказал Холланд, но я слушала молча. Загадочные девушки. Я никогда не чувствовала себя молодой в этом смысле. И американкой тоже.

Старшая сестра зыркнула на нее и сказала:

– И внутренняя доброта. Он говорит, в Америке есть внутренняя доброта. – Она принялась скатывать салфетку в шарик, не глядя на нас. – И я с этим очень согласна.

– Мне жарко, – тихо шепнул мне Сыночек.

Я велела ему отвернуться от огня, что он и сделал, улыбаясь с сожалением.

Тогда-то и пришел Базз, промокший до нитки. Холланд представил его, и сестры на секунду застыли в оцепенении. Тогда я подумала, что эта сцена в дверях означает крах всех их продуманных планов на жизнь Холланда: дом в Сансете, советы его молодой жене, их бдительное присутствие в доме. Признаюсь: мне стало стыдно, что я их подвела.

Они сказали, что, конечно же, они знают Базза. Он был начальником Холланда раньше, еще до Перли.

– А теперь я его начальник? – спросила я.

Они беспомощно на меня уставились.

– Ну и погода! – сказал Базз, широко улыбаясь. – Ужасная. Всех с днем рождения, Холланд, я принес тебе подарок.