Но и после того, как выпили, тайм-аут длился недолго, полемика опять закрутилась на прежних рельсах, где прервалась ранее. Андрей и Сергей в этом споре с «Лысым» составили единое. Каждой стороне неистово хотелось поставить свою точку. Я лениво следил за спорящими, невольно занимая позицию обороняющихся первокурсников, хотя нет, уже второкурсников. Скорее подсознательно: издревле жалеют и защищают тех, кого бьют, а доставалось моим соседям по комнате, молодым птенцам. Николай ушёл курить к окну.
– Между прочим, – «Лысый» разлил ещё водки, – и среди вождей революции не было единства взглядов по поводу её необходимости, – он выделил модуляцией голоса последние два слова, – и возможности победы. Мало кто верил, что мятеж поддержит пролетариат других стран в Европе. Кроме Германии, разумеется.
Последние его слова прозвучали с явной издёвкой:
– Ленин и Троцкий буквально сломали противников в собственной партии. Они растоптали их точку зрения, что восстание обречено на провал, что в Европе за русскими никто не пойдёт и не поможет, что поддержка немцев, это психоз, бред! – он подыскивал нужное выражение. – Призывая к восстанию, Ленин стоял перед большим риском, последствия которого никто не мог предвидеть и предсказать. Но месть за смерть старшего брата, вечно жалящая его, победила разум и чувство опасности. Он боялся, что такого случая больше не представится.
– Любая революция, тем более насильственная, великий риск. – Я попробовал остудить пыл оппонента. – Любой великий бунт влечёт великие последствия, в том числе и гибель массы людей. Ответственность велика. Никто ещё со времён Спартака не отдавал власть просто так.
– Не будем сдувать пыль с плит древности, достаточно, что нашей теме полстолетия, – мой противник загадочно покрутил в тонких длинных пальцах невыпитую стопку. – Однако чтобы решиться на судьбоносные дела, мало философского или политического оптимизма, нужен расчёт, построенный на…
Он смолк и, выдержав, как актёр, паузу, продолжил:
– Если немножко передёрнуть известное суждение Герцена, – никто так много не приносит вреда людям, как тот, кто легкомысленно обещает сделать их вдруг счастливыми. При этом ничего не имея за спиной. Но ведь Ленин не был таким политиком, – «Лысый» иронически улыбнулся и подмигнул мне. – Всем известно, что он был прежде всего большим прагматиком. А прагматик, это точный математический подход, поиск выгоды из всего. Вспомните Варфоломеевскую ночь на Лене, а он из расстрела рабочих кличку себе сподобил! Он считал ходы наперёд, почище Капабланки и Алёхина вместе взятых. Не забывайте, он был ещё великолепным юристом, когда-то немало практикующим адвокатом. Адвокат знает, как достичь победы.
Вместе со стопкой он поднял вторую руку и многозначительно пощёлкал пальцами. Жест был достаточно красноречив, чтобы его поняли.
– Позвольте! – я медленно начал заводиться. – Не следует ставить капканы и говорить загадками. Что вы наводите тень на плетень? История русской революции настолько расписана всяческими знатоками – красными, жёлтыми, коричневыми и даже голубыми, что белые пятна остались лишь на ладонях этих писак, да и то в виде мозолей. Вы уже налегаете на латынь, но похожи на человека, ищущего воду, забравшись по колено в реку.
– Неплохо сказано, мой друг. Неплохо, – «Лысый», казалось, миролюбиво ударил в ладони, – но вам, конечно, известно, как из кривого делается прямое, а из белого чёрное. Вам что-нибудь говорит такое имя, как Израиль Лазаревич Гельфанд? Он же Парвус, Молотов, Москович?
– От этих фамилий дурно пахнет. Парвус – Гельфанд и все остальные – это одно лицо, известный мошенник, марионетка и попросту вор. В истории он не оставил ничего, кроме грязных следов.
– Не скажите, не скажите, – «Лысый» продолжал ласкать тонкое хрупкое стекло стопки в руках, начиная фиглярничать. – Имею смелость не согласиться с вами. Мне представляется, что это если не гений, то, во всяком случае, великий марксист. Я полагаю, вы согласитесь, что он был, по существу, учителем вождя нашей революции, учителем великого Ленина. Как, кстати, и социалистов его окружения. Ульянов и сотоварищи – последователи Парвуса в левизне, а политические труды этого учёного до сих пор являются классикой марксистской теории. Гигант, разрушивший четыре империи: Австро-Венгрию, Германию, Россию и Турцию. Друг Плеханова, Аксельрода и Засулич, Каутского, Цеткин и Люксембург, человек, увлёкший своими идеями самого Льва Троцкого!
– И за гробом которого шло не более десятка человек, – не стерпев, перебил я его.